Пособие по выживанию для оборотней - Светлана Гусева

— Готово! — она подвесила флакон на простую бечеву и подняла на уровень глаз.

Смесь внутри горела ровным белым светом, будто фосфор в темной комнате. Туомас поднялся, все еще не веря своим глазам, и обернулся к окну. Над крышами медленно разгорался рассвет. Пимен спрыгнул с подоконника и заурчал, однако внутрь круга так и не ступил.

— Иди, выспись. Будет готово не раньше, чем после обеда.

— Я должен спросить еще раз… — С трудом победив зевоту, Туомас озабоченно смотрел на хрустальный флакон. — Ты думаешь, это хорошая идея? Вот так раскрыть тайну, которую Анфиса…

Майя бросила взгляд на его босые ноги.

— Я только что, — ведьма медленно подбирала слова, по одной задувая сгоревшие больше чем наполовину свечи. — Я только что смогла сотворить один из сложнейших талисманов — сама, без тети или учителя. Я это сделала, а сделанного не воротишь. Ты пройдешь через Топи, Том, и ты оттуда вернешься невредимым, потому что это в моей власти.

Хотя свечи уже погасли, ее лицо сияло ярче, чем первые лучи рассвета. Туомас прочел в глазах ведьмы гордость, и тревогу, и несгибаемую волю, о которой прежде и не догадывался. Слова в очередной раз покинули его.

И вдруг наваждение будто рукой сняло — Майя смущенно улыбнулась и взялась за кинжал, чтобы отворить ему круг.

— Тщательно выбери обувь, надень все самое непромокаемое. Амулет поможет найти дорогу, но ты и сам не плошай. Читал «Собаку Баскервилей»? Как у преступника были отметки в топях, чтобы пробираться к логову? Вот и здесь то же самое, только нет никаких отметок. Надеяться можешь только на себя. Болотницам вода не страшна, они к ней привычные. Да и утонуть, по слухам, тоже не могут.

Майя помедлила и крепко обняла его, прежде чем вытолкнуть из круга.

В начале четвертого Туомас оделся как мог тепло, прикрывая курткой амулет, и сбежал по ступеням полутемного парадного; мозг неведомым образом связал разбитую лампочку на втором этаже с наказом купить резиновые сапоги. В его детстве у каждого были сапоги — они стояли в сарае, у самого входа, выстроенные по росту и возрасту владельцев: тяжелые черные выше колена (отцовские), затем болотные, ниже колена (материны), темно-желтые с некогда белыми цветами (сестрины) и его, ярко-зеленые с маленькой заплатой в память о попытке пролезть через щель в соседском заборе. Заплата почти не мешала, хотя тогда Туомас понятия не имел, откуда берутся сапоги в большом городе, где ни у кого нет своего сарая.

Месяцы жизни в Петербурге кое-чему его научили. Если рядом с метро есть вокзал, значит, есть и стихийный рынок. Уже через полчаса, выйдя из вестибюля на «Ладожской», Туомас без труда отыскал у лоточников искомое, переобулся и забросил кроссовки на плечо, нимало не стесняясь попутчиков.

Трамвай чуть подскакивал на стыках рельсов, и в непрерывном фоновом гуле из выкриков кондуктора, шороха шин, завывания скорой и поднявшегося за окном ветра Туомас испытал нехорошее дежавю. Каждая остановка будто служила вехой отмеренного пути — с известным и не слишком оптимистичным финалом. В какой-то момент он был готов сломя голову бежать обратно, в тепло и уют ведьминской квартиры, чтобы не совершить того, за что придется расплачиваться не только ему. Майя словно заранее приняла полагавшуюся кару, и ничего Туомас не хотел так сильно, как отвести от нее эту беду.

До нужного места, отмеченного на бумажной карте жирным карандашным кружком, добираться пришлось еще около часа, сменив трамвай на полупустую маршрутку. Когда Туомас выбрался из нее буквально посреди ничего, то не без опаски оглянулся на далекие силуэты девятиэтажек вдохнул поглубже и двинулся напролом через кусты.

Солнце только коснулось горизонта, когда он ступил на первую кочку, и та мгновенно ушла под воду под его весом. Он не пожалел, что взял «отцовский» размер сапог. Вокруг все хлюпало, чавкало и пузырилось. К Туомасу то и дело возвращалось ощущение, что на каждый его шаг где-то в отдалении происходит ответная реакция, противодействие — болото готовилось к вторжению чужака.

Он крепче сжал висевший на шее флакон. Майя предупреждала, что воспользоваться средством надо в самый последний момент, когда темнота окончательно скроет от него тропу. Туомас не слишком верил поначалу, что такая надобность вообще появится, но сейчас, когда кроны деревьев сомкнулись над головой, он с трудом разбирал дорогу; еще немного, и придется включать фонарик на телефоне, чтобы не пробираться вслепую. Но момент полной потери ориентиров все не наступал, хотя Туомас так и не мог привыкнуть к тому, что двигается совершенно осознанно, — это тоже было секретом, который рассказала ему Майя на прощание.

— Оборотни не менее волшебные существа, чем болотницы. Вы не можете творить колдовство, потому что оно и так внутри вас — дает силу и способность оборачиваться волками. Но ты можешь почувствовать магию, если очень захочешь. Или если магия сильна.

Ее вера в Туомаса была намного превосходила его собственную. Оказавшись в кромешной темноте, он пару раз серьезно оступился, едва не хлебнув сапогом воды, — выручили гнутые, поросшие мхом тоненькие сосны, за которые Туомас ухватился в последний момент. После этого, найдя маленькую и относительно сухую прогалину, он собрался с мыслями и попытался уловить ту самую магию, в которую еще недавно совершенно не верил.

— Магия, она как волна, — убеждала его Майя. — Словно поток, который пронизывает все, что нас окружает. Древние были не так уж наивны, когда верили, что в каждом холме или дереве обитает собственное божество. Это единая сила, которую можно отыскать и сейчас.

Туомас закрыл глаза, пытаясь представить магическую волну. Он сам чувствовал ее лишь однажды — когда Госпожа одним щелчком пальцев сняла с него все мучения, наложенные Констанцией и ее товарками. Тогда он действительно ощутил нечто сродни потоку — теплому и уносящему боль одним движением, сильным и ласковым одновременно.

Перед его внутренним взглядом предстала нить — нежно-мерцающее голубое сияние, скользившее из бесконечности в бесконечность, сплетающееся с мириадами ему подобных. Туомас приподнял ресницы, уверенный, что игра воображения сейчас же исчезнет, — но нет, линии остались на месте, скользя мимо и сквозь него, растворяясь в окружающей черноте и при этом нисколько не освещая ее. Он включил фонарик, держа телефон в кулаке, чтобы яркий прожектор не заслонил видение. Линии становились гуще, и в них внезапно проскальзывали ярко-оранжевые сполохи, когда он смотрел между двумя конкретными осинами чуть впереди.

Направив фонарик под ноги, Туомас двинулся было дальше, но успел сделать только пару шагов,