Пособие по выживанию для оборотней - Светлана Гусева

class="p1">Туомас уже не слушал. Он вытащил из кармана флакон, на дне которого все еще мерцал едва заметный огонь, и сжал в руке. Пламя вспыхнуло, как и прежде, не обжигая, но даря тепло и уверенность. Он шел самым быстрым шагом, ежесекундно ожидая, что снова провалится, — но тем не менее сумел достичь края прогалины, после чего снова бросился бежать.

Как Туомас и подозревал, путь обратно оказался не легче. У него все так же не было ориентиров в ночи, хотя над поляной, где стоял дом Водяного, светили яркие звезды. Он вытянул вперед руку с флаконом; бег превратился в неуклюжие козлиные прыжки с кочки на кочку, каждая из которых могла обернуться склизким корнем или вовсе обманом зрения. Но Туомас думал только об одном — что он должен успеть. Попутно он проклинал себя за потерю телефона, за доверчивость, за безнадежную наивность в разговоре с тем, кто мерил все иной мерой и не считался с чужими жизнями.

Он боялся, что и на этот раз будет плутать по кругу, но неожиданно оранжевые линии почти растворились среди голубых нитей, и теперь его вела вперед одна-единственная изумрудная веточка, словно впитавшая призрачное пламя со дна флакона. Туомас не знал, сколько на самом деле прошло времени, но неожиданно обнаружил себя у входа в чащу — на том самом месте, с которого начинал свой путь. Ждать маршрутку или трамвая не имело смысла — городской транспорт ходил непредсказуемо, поэтому Туомас плотнее застегнул куртку и ринулся в полной темноте бегом, выбрав далеким, но четким ориентиром светящиеся на горизонте окна девятиэтажек.

До метро он добрался нескоро, хотя мчался на пределе скорости, зная, что теперь ему не составит особого труда обогнать какого-нибудь олимпийского чемпиона. Грудь горела, дыхание то сбивалось, то ненадолго восстанавливалось. Люди оборачивались ему вослед, кто-то даже кричал что-то подбадривающее — но для Туомаса они просто не существовали. Единственное, что его волновало, — успеть.

Но никакой бег не мог опередить поезд метрополитена, поэтому когда он кубарем слетел вниз по эскалатору и запрыгнул в последний вагон, двери уже закрывались. И снова, в очередной раз, поразился русским — почти защемившие его двери с двух сторон раздвинули дюжие мужики, помогли забраться внутрь и понимающе кивнули. Туомас захлебнулся воздухом, пытаясь выдавить из себя слова благодарности, но, похоже, никого это особо не смутило.

Выбравшись на «Чернышевской», он снова бросился бежать — времени в вагоне как раз хватило, чтобы немного восстановить силы.

Сейчас Туомас впервые чувствовал, насколько стал сильнее. Да, мышцы болели, и не существовало большей пытки, чем бежать в огромных, неуклюжих резиновых сапогах, — но он не разрешал себе об этом думать. И тело повиновалось мыслям, черпая все новые ресурсы там, где, казалось, они уже давно должны были иссякнуть. Он вихрем промчался по улицам и ринулся в знакомый подъезд, каким-то шестым чувством ощущая, что дорога каждая секунда.

У приоткрытой двери Туомас едва не споткнулся о небольшой комок серой шерсти, нагнулся и с облегчением уловил едва заметное биение жизни на шее Пимена.

Он бросился на шум, который доносился, вопреки обыкновению, не из рабочего кабинета, а из спальни Майи — единственной незнакомой ему комнаты. Туомас толкнул дверь плечом; обереги и защитные чары блеснули перед его новым магическим зрением едва заметными желтыми сполохами и пропали. В комнате — такой же небольшой, как и его собственная, — стояла у дальней стены кровать с металлическим каркасом, на стене рядом крепились простые полочки, наполовину заставленные книгами. Здесь не было ни ноутбука, ни телевизора — вообще никакой техники, только небольшой комод сразу за дверью да одинокий побег орхидеи в прозрачном горшке на подоконнике.

Над кроватью склонились две болотницы; когда Туомас ворвался, одна повернулась к нему и зашипела, другая даже не пошевелилась. Он почувствовал резь в глазах и только сейчас заметил третью — та пряталась за дверью, но Туомас не дал ей опомниться, сильнейшим ударом в висок отбросив к стене. Болотница ударилась затылком и сползла на пол — комод покачнулся, с жалобным стуком повалилась и покатилась к стене деревянная вазочка. Болотницы, что нависали над Майей, повернулись к нему — обе застыли в странных, полусогнутых позах, сверкая водянистыми глазами.

Только теперь он смог разглядеть мертвенно-бледную ведьму; она лежала с закрытыми глазами, одеяло частично сползло на пол и намокло. Там, где стояли болотницы, у кровати успела натечь лужа. Оценив угрозу, обе убрали руки с горла Майи и одновременно двинулись в его сторону.

— Ты опоздал, — торжествующе заявила та, что выглядела старше. — Ты…

Туомас не дослушал. Оттолкнув девушку справа, он схватил зачинщицу за горло и легко поднял над полом, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не сдавить сильнее. Женщина захрипела, дергая ногами, словно от удара током.

— Это Дед придумал?! — прошипел ей в лицо Туомас. — Это он?

Две другие болотницы бросились на него со спины, повиснув на плечах, но Туомас и не думал отпускать пленницу. Слюна во рту закончилась; горло теперь напоминало не наждак, а кость с ошметками мяса, терзаемую когтями саблезубых тигров. Резь в глазах усилилась; он несколько раз моргнул, пока не понял, что слезные мешки опустели. Девушки молотили по нему руками, плевались, изрыгая проклятия, пока их предводительница не выдавила с трудом:

— Нет, сами… Самое верное… иметь заложницу. Но теперь… она умрет, потому что…

Туомас не стал слушать дальше. Просто схватил всех троих, поражаясь тому, сколь малое сопротивление они могли оказать, выволок на лестницу, отшвырнул к перилам и быстро запер дверь на все замки. Потом надел цепочку и бросился обратно в комнату.

Майя по-прежнему лежала без движения — разбухшее лицо посинело, глаза закатились. Темные слипшиеся пряди мокрых волос змеились по простыни. Раздел «Спасение утопающих» в армии изучали все, но только в теории. Туомас вытащил из-под Майиной головы подушку, собираясь с духом.

Цикл пятнадцать через два, как-то сказал ему Герман Николаевич. Пятнадцать нажатий на грудину и два глубоких вдоха через рот, крепко зажав нос. Туомас стащил Майю с кровати на пол и набрал в легкие побольше воздуха.

Раз. Два.

И пятнадцать нажатий — так, словно стараешься проломить грудь. Давить следовало ровно посередине, что бы там ни болтали о том, будто сердце находится слева. Все движения в одном ритме, не прекращая ни на минуту.

…шесть, семь…

Он должен был сначала вызвать скорую. Позвонить доктору Герману. Позвонить хоть кому-то! Как некстати он остался без телефона!

Skeida!

…десять, одиннадцать…

Раз.

Два.

Майя закашлялась, выплевывая воду, когда он уже отчаялся, бесконечно проклиная себя.