Пособие по выживанию для оборотней - Светлана Гусева

Туомас неловко переминался с ноги на ногу. Он не знал, пускают ли родственников в морг — может быть, для опознания? — и что делала девушка здесь так поздно совершенно одна? Неужели не нашлось никого, чтобы поддержать ее в такую минуту? Слова застряли в горле… Туомас пытался вспомнить, что говорили ему самому, но не сумел. Он не помнил даже лиц.

Только прилетевшая на следующий день Ханна смогла достучаться до него. Ханна, милая Ханна, как ты там?..

Послышались шаги, и через секунду доктор Герман вернулся. На шаг позади него двигался… Цербер. Туомас моргнул, но взгляд, которым тот пригвоздил его к полу, однозначно велел не подавать ни малейшего сигнала узнавания. На Цербере вместо темного плаща был синий в полоску костюм, под мышкой он держал папку и тут же, словно не замечая никого, подтащил свободный стул и сел напротив девушки.

— Добрый вечер. — Папку Цербер положил на колени, сложив пальцы домиком поверх кожаной обложки. — Насколько я понимаю, вы здесь в связи с трагическим…

Доктор Герман резко потянул Туомаса за рукав. Все еще ничего не понимая, тот последовал за ним вглубь коридора и прошел через пластиковую завесу. Заведующий придирчиво оглядел свой халат, затем одежду Туомаса и кивнул.

— Что…

— Тихо! — яростно шикнул Герман Николаевич, усаживаясь прямо на холодную батарею. — Вот сюда, проходи. Садись и не двигайся. Только смотри. Все объяснения позже.

В прозекторской на металлическом столе лежала девушка. Туомас из закутка между двумя шкафами разглядел только часть ее тела — разбухшую грудь, сморщенную, бледную кожу на предплечье и бедре.

«Утопленница», — понял он, хотя никакой воды уже не было. Как это объясняло присутствие Цербера? Он явно играл роль, но какую — Туомас не понимал, поэтому молча продолжал смотреть, хотя соседство обнаженной, совершенно мертвой женщины не слишком радовало. В воздухе, как и в коридоре, стоял едва различимый запах формальдегида и дезинфектанта.

Шли минуты. Туомас дорого бы дал за то, чтобы подслушать разговор Цербера с сестрой погибшей. Ноги и руки затекли, поясница одеревенела, и в этот момент по ногам отчетливо потянуло сыростью. Туомас пошевелил пальцами и посмотрел на пол, но ничего не увидел. В ноздри со всей силы ударил запах тины; волосы на затылке встали дыбом. Герман Николаевич, словно не замечая ничего особенного, молча указал подбородком, мол, смотри! Туомас посмотрел…

…и не поверил своим глазам. Девушка на столе пошевелилась. Заскребла ногтями по металлу, из разбухшего горла вырвался натужный кашель. Поперхнувшись, она тяжело перевалилась на бок, откашлялась снова. Спина выгнулась дугой, но тут же обмякла. Девушка села на столе, огляделась — и легко спрыгнула босыми ступнями на кафельный пол.

Герман Николаевич предостерегающе сжал плечо Туомаса. Девушка подхватила с вешалки у входа халат — не белый, а темно-синий лаборантский, — и все так же босиком вышла, ни разу не обернувшись.

— Что… что это…

— Болотница. — Герман Николаевич с видимым удовольствием выбрался из закутка и потянулся. — Хорошо, что здесь Цербер, а то нам с тобой пришлось бы выводить ее на улицу.

— На улицу?

— Да. Она найдет дорогу к Деду, лишь бы тут никто не остановил. А то высушит еще.

У Туомаса голова шла кругом.

— Но там ведь сидит…

— Никто там не сидит, — отрезал заведующий. — Дома уже почивает сестрица ее. Цербер позаботился.

Они медленно вышли в коридор, и действительно — там уже никого не было.

— Я тебя позвал с собой и показал это, — начал доктор, — чтобы ты, Том, понял главную вещь. Как-то где-то худо-бедно, но все работает. Понимаешь? Если вылавливают такую вот дуру, везут сюда. Кому надо — все в курсе. Судмедэксперт пишет самоубийство, истинное утопление. Тело никто не режет, конечно. Держат сперва в холодильнике, а к ночи достают и оставляют лежать, чтобы беспрепятственно добралась до Деда. В этом городе очень, очень много вещей, о которых ты и понятия не имеешь, и держится все вот на таку-у-усенькой ниточке. Подрезать ее легко, а вот починить потом вряд ли получится.

Лифт медленно пополз вместе с ними обратно в отделение.

— Ты по Дашкиным правилам играть не хочешь — твое право. Мальца хочешь спасти — похвально. Но всякий раз, плюя против ветра, не удивляйся, когда плюха прилетает обратно. И послушай доброго совета: спасай свою шкуру, пока еще не поздно.

Доктор Герман помедлил у дверей кабинета:

— Там, внизу, много холодных комнат с бетонными стенами. Не волнуйся за Игорька — он будет в гораздо большей безопасности, чем ты, в это полнолуние.

Еще полгода назад скажи кто-нибудь Туомасу, что магия существует, — он бы решил, что собеседник перебрал темного ирландского. Скажи кто-нибудь, что Туомас окажется в России и всерьез решит задержаться, — и он бы решил, что больше с этим человеком пить не стоит.

Однако как быстро все изменилось! Глубоко в ночи Туомас поднялся по привычно темной лестнице, проклиная разбитый плафон, по-прежнему не вкрученную лампочку и собственную забывчивость. Сквозь приоткрытую форточку по площадке тянуло сыростью и холодом. Неумолимо приближалась зима, и выставленные на облупившийся подоконник растения постепенно сбрасывали скукоженные листья на каменный пол.

У дверей квартиры Туомас принюхался — на мгновение ему показалось, что к Майе снова заявились Констанция с товарками. Он помнил, как впервые посмотрел в глаза черноволосой ведьме во время ночного выезда с Германом: в них плескались неприкрытая ненависть и желание дотянуться до любого источника магии поблизости. Тогда он решил, что это экзотические духи, но потом, в Ковене, убедился в своей ошибке.

Но было что-то еще — неуловимое воспоминание, какая-то связь уже не с Констанцией, а только с запахом и дурманящей властью. Он невольно потянулся к груди и проверил амулет — Туомас по-прежнему считал его наследством Найджела, предостережением, но не оберегом. Как и во время встречи с Цербером, амулет оставался незаметным и отдавал лишь тепло его собственного тела.

Туомас как можно тише повернул ключ в замке и шагнул через порог, внимательно глядя под ноги, но желтых глаз бдительного Пимена не заметил. Запах, доносившийся из кухни, едва не сшиб его с ног: резкая смесь из душистого перца, жимолости, кипрея и разваренной клюквы, к которой примешался с десяток незнакомых Туомасу трав. Он торопливо скинул кроссовки и кинулся напролом через коридор, стаскивая на ходу свитер. Когда на повороте лоб все-таки встретился с дверным косяком, Туомас наконец отшвырнул скомканную верхнюю одежду и смог оглядеться.

Майя повернулась к нему. Она стояла у плиты в привычном переднике со множеством карманов, наброшенном поверх плотного темного платья с длинными рукавами. На