Юрий Никулин. Война. Арена. Кино. 100 лет Великому Артисту - Михаил Александрович Захарчук

Круглая галактика арены

«Вы нам, увы, не годитесь!»

Если обратиться к истокам артистической карьеры Юрия Никулина, нетрудно уразуметь, что в цирк он пришел не только довольно длинным, кружным путем, но и совершенно случайно. Разумеется, у него еще на школьной скамье, а потом и в армии случались многочисленные выступления в разных аудиториях, которые многими составляющими напоминали цирковые. Только это мы сейчас можем так их квалифицировать. Сам же Юрий Владимирович в школьные, да и армейские годы просто выступал перед зрителями при первой возможности, совершенно не заботясь о том, в каком жанре он предстает на самодеятельных сценах. Можно сказать даже больше: он и понятия не имел ни о каких таких жанровых разнообразиях. Нужно было объявлять номера – занимался конферансом, требовалось играть в спектаклях – не отказывался. Клоунадой занимался потому, что полагал ее самым доступным видом искусства. Пел в хоре с удовольствием. И даже в джазе играл на гитаре, используя только семь доступных ему аккордов. С одной стороны это, конечно же, была всеядность, пригодная исключительно для самодеятельности. Но с другой – именно в ней, во всеядности, очень ярко проявлялось определенно синтетическое содержание творческой личности Никулина. Что очень точно подметил старший лейтенант Михаил Факторович. Вдохновленный его авторитетным мнением, только что уволенный со службы старший сержант Никулин совершенно искренне полагал, что перед ним будут открыты все двери всех театральных институтов и студий страны. Ему следует лишь определиться, в какой именно вуз направить свои творческие стопы. Да и быть по-иному не могло. Он ведь прошел две войны, имел совершенно потрясающий успех в художественной самодеятельности. А главное, не боится сцены, но просто-таки жаждет попасть на нее. Да таких кадров еще поди поищи! Помимо всего прочего, и родители были твердо уверены, что из их сына получится очень хороший артист. Дело оставалось за малым: подготовиться как следует к вступительным экзаменам. Чем Юрий и занялся, определив в конце концов для себя, куда именно будет поступать: во Всесоюзный государственный институт кинематографии. Именно там, по общему мнению отца с матерью, готовят настоящих артистов.

Отправив документы и три эффектных снимка в приемную комиссию ВГИКа, Юрий стал учить тексты для будущих испытаний. Начал с басни Крылова «Кот и повар». И очень прилично ее декламировал. Отец, руководивший подготовительным процессом, похвалил сына за усердие, но посоветовал еще разучить «Гусара» Пушкина.

– Папа, но этого «Гусара», говорят, все читают на экзаменах.

– Согласен. И все начинают с начала: «Скребницей чистил он коня». Стих длинен. Дослушать его до конца никому неохота. А мы с тобой поступим иначе. Начнешь со слов: «Разделась донага; потом / Из склянки три раза хлебнула, / И вдруг на венике верхом / Взвилась в трубу – и улизнула». И это «донага» всех членов комиссии, как минимум, приведет в замешательство. Как раз то, что нам нужно. Они сконцентрируют на тебе свое внимание. Если еще что-то предложат прочитать – разучим с тобой вот такой отрывок из «Дворянского гнезда». Эти строки, сынок, даже самую черствую душу взволнуют: «Лаврецкий проворно вбежал наверх, вошел в комнату и хотел было броситься к Лемму; но тот повелительно указал ему на стул, отрывисто сказал по-русски: «Садитесь и слушить»; сам сел за фортепьяно, гордо и строго взглянул кругом и заиграл. Давно Лаврецкий не слышал ничего подобного: сладкая, страстная мелодия с первого звука охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась вдохновением, счастьем, красотою, она росла и таяла; она касалась всего, что есть на земле дорогого, тайного, святого; она дышала бессмертной грустью и уходила умирать в небеса. Лаврецкий выпрямился и стоял, похолоделый и бледный от восторга. Эти звуки так и впивались в его душу, только что потрясенную счастьем любви; они сами пылали любовью. «Повторите», – прошептал он, как только раздался последний аккорд. Старик бросил на него орлиный взор, постучал рукой по груди и, проговорив, не спеша, на родном своем языке: «Это я сделал, ибо я великий музыкант», – снова сыграл свою чудную композицию. В комнате не было свечей; свет поднявшейся луны косо падал в окна; звонко трепетал чуткий воздух; маленькая, бедная комнатка казалась святилищем, и высоко и вдохновенно поднималась в серебристой полутьме голова старика. Лаврецкий подошел к нему и обнял его. Сперва Лемм не отвечал на его объятие, даже отклонил его локтем; долго, не шевелясь ни одним членом, глядел он все так же строго, почти грубо, и только раза два промычал: «ага!» Наконец его преобразившееся лицо успокоилось, опустилось, и он, в ответ на горячие поздравления Лаврецкого, сперва улыбнулся немного, потом заплакал, слабо всхлипывая, как дитя».

Итого имеем три среза русской классической литературы. Да еще какие! Должно сработать!

Не сработало. Кто-то из членов комиссии, которую возглавлял Сергей Юткевич, вышел в коридор и сказал:

– Знаете, товарищ Никулин, в вас что-то есть, конечно, но для кино вы нам, увы, не годитесь. Не тот у вас профиль, который нам нужен. Скажем вам прямо: вас вряд ли будут снимать в кино. Это мнение всей комиссии. Если вы действительно любите искусство, то советуем вам пойти в театральный институт. Там еще принимают заявления.

Ставший комом первый блин серьезно расстроил Юру. Оказалось, что все его прошлые артистические заслуги ровным счетом ничего не значат, коли даже к третьему туру не допустили. Его все успокаивали, особенно мама:

– Не переживай, сынок, не поступишь в этом, на будущий год попытаешь счастья.

Но Юра решил не падать духом. Подал заявления в Государственный институт театрального искусства имени А. В. Луначарского (ГИТИС) и в училище имени Щепкина при Малом театре. В нем сначала и экзаменовался, решив прочитать «Гусара» полностью. На словах «Разделась донага, потом» его остановили:

– Спасибо, товарищ Никулин, достаточно.

Стало ясно: и для Щепкинского училища он не годен.

В ГИТИСе экзаменационную комиссию возглавлял артист Семен Ханаанович Гушанский. Юра помнил его по Театру рабочих ребят, который действовал в Бауманском районе столицы. Именно Гушанский исполнял там почти все центральные роли в спектаклях.

Ретроспектива

В возрасте десяти лет Юра Никулин впервые соприкоснулся с настоящим профессиональным театром. А было так. В Токмаковом переулке находилась старообрядческая церковь. Именно в ней в 1930 году открылся Бауманский театр рабочих ребят. В те годы повсеместно появлялись детские театры. Однажды, играя в войну, Юра увидел, как грузовик подвез к театру кучу всяких вещей: пальму в кадке, уличный фонарь, собачью будку и стог сена. Правда, стог представлял собой фанерный каркас, обклеенный крашеной мочалкой. И Юра сразу сообразил: лучшего помещения для партизанского