Юрий Никулин. Война. Арена. Кино. 100 лет Великому Артисту - Михаил Александрович Захарчук

От Шурки письма так и не получил, хотя написал ему дважды (Александр Скалыга – друг детства Юрия Никулина. – М.З.). Я написал ему, потом поздравил с его 20-летием, а он в ответ – ни строчки. Ну и черт с ним.

Записался в Горскую библиотеку (железнодорожная станция невдалеке от Сестрорецка. – М.З.). Очень скудный подбор книг. Остановился на подшивке старого журнала «Красная новь».

Обнимаю вас всех, а Госю целую отдельно». (Ольга Ивановна – мамина сестра. – М.З.).

* * *

«Приезжал ко мне дядя Ганя (отцовский одноклассник по гимназии Гавриил Михайлович Холмогоров, с его дочерью Наташей Юра дружил. – М.З.). Наговорились всласть! Это же первый близкий человек, посетивший меня на службе.

Купив кое-что к чаю, мы отправились в гости к Виноградовым (друг дяди Гани, у него Никулин останавливался, когда приезжал в Ленинград. – М.З.). Его самого дома не оказалось. Были жена и брат. Между прочим, брат меня сначала немного ввел в замешательство. Он, оказывается, техник-интендант и носит шпалу (капитан. – М.З.). Я стоял и раздумывал, как мне его приветствовать. Потом решил «подать руку». Все прошло прекрасно. Предварительно в передней взял у дяди Гани чистый платочек, т. к. мой был грязного цвета. Жена у Виноградова очень симпатичная женщина. Квартира у них очень и очень уютная и со вкусом обставлена. Я спал в мягком кресле и наслаждался прелестью гражданской жизни. Но время шло быстро. Поезд мой отходил в 23.17, так что 15 минут десятого я уже стал собираться. Все же за столом во время чая ухитрился рассказать два анекдота из военной жизни, которые всем очень понравились. Сам Виноградов так и не пришел. Он «резал» бедных студентов на экзаменах.

Когда прощались, я чуть не заплакал, так вдруг нахлынули на меня всякие столичные воспоминания. Дядя Ганя тоже быстро захлопнул дверь, чтобы я не увидел его слез. Какой все же замечательный он человек! Какую огромную радость он мне доставил своим приездом. Ребята даже завидовали мне. А на следующий день у меня было приподнятое настроение. Я мыл полы, пилил и колол дрова с радостью и удовольствием, хотя обычно от подобной работы я не бываю в восторге. Не знаю, отпустят ли меня для того, чтобы проводить дядю Ганю в Москву, но попробую попросить увольнительную».

* * *

«Здравствуйте, дорогие мои!

Больше недели не писал вам, и только сейчас нашлась свободная минутка. Все это время были тревоги, проверки. По лености своей я не писал конспектов на политзанятиях. Наш групповод, как узнал про это, так и намылился пожаловаться политруку. Но я его упросил не делать этого, клятвенно пообещав, что за ночь напишу все конспекты. Работа была адской, но я с ней управился к сроку.

Но вы не думайте, что меня тут только притесняют и угнетают. Несмотря на то, что идут частые дожди, мы очень даже весело и разнообразно проводим время. Все дело в грибах. Их в этом году – видимо-невидимо. Даже местные жители говорят, что давно не наблюдалось такого грибного изобилия. Как только отстоишь свои часы в наряде, так сейчас же бежишь сломя голову в лес за грибами. Я с Алешкиным вчера набрал два ведра (сослуживец Никулина. – М.З.).

Спасибо вам за то, что регулярно пишете мне про нашу Мальку. Берегите ее от собаки Толоконниковых. Если ваших увещеваний будет недостаточно, то я сам напишу кое-кому, чтобы урезонили как следует этого кобеля. А то и уничтожили. (Юрий Владимирович всю жизнь души не чаял в собаках, и об этом еще обязательно будет сказано.)

Каждый вечер мы собираемся в углу казармы человек по шесть – восемь. За окном хлещет дождь, а мы наслаждаемся чаем с сахаром и сухарики грызем. Всякие байки рассказываем. И такое блаженство, что словами вам не передать.

Обнимаю вас и целую. Рядовой Ю. Никулин.

3 августа 1940 г.

Р.S. Перевод на посылку получил сегодня.

Детки мои!

Как же я вам благодарен за все!»

* * *

«Дорогие мамочка и папочка!

Как вы поживете, дорогие мои детки? Вот уже 4 дня, как от вас нет никаких вестей, и рядовой красноармеец Никулин беспокоится: не случилось ли чего? Сейчас сижу, пишу вам и жду почтальона. Не принесет от вас письма – так и знайте: еще напишу! 8 октября 1940 г.».

* * *

«9 октября 1940 г. Как и обещал вчера – пишу вам снова. Хотя письмо от мамочки все-таки пришло. И только я его собрался прочитать с чувством, с толком, с расстановкой, как зашел дежурный по дивизиону и стал зачитывать список подсобных рабочих по кухне. И вы думаете, что я в него не попал? Так и зря. Не с моим столичным счастьем.

…Вернулся с кухни уставший и далеко за полночь. А сел вам писать – сон как рукой сняло.

Откровенно говоря, все чаще и чаще я задумываюсь над своим дембелем, который, если верить солдатской мудрости, неизбежен, как крах империализма. Первое время, после того, как заявлюсь домой, посвящу визитам ко всем родным и близким. И каждый вечер буду слушать наш патефон. К тому времени вы мне подкупите много новых пластинок.

Новость последнего времени. Те солдаты, которые сейчас увольняются со службы, буквально потрясены полученным предписанием. В нем говорится, что красноармеец, по прибытии домой, должен встать на воинский учет в течение трех дней. И там же в военкомате сдать обмундирование, выданное на службе! Это какая-то нелепость. Ведь у многих дома нечего будет надеть. Так что положение аховое.

Утром дописываю вам письмо. Сейчас сижу в Ленуголке и через окно наблюдаю, как старшина гоняет новобранцев по плацу. И смех, и грех. А ведь и я таким когда-то был.

Живу по-прежнему хорошо. Сегодня в 3 часа дня на Московский вокзал приехала новая партия молодого пополнения нашего полка. Приехали из Москвы! Они еще к нам не прибыли. Получают обмундирование и моются. По-видимому, приедут сегодня ночью или завтра утром. Мы живем на втором этаже, а весь первый этаж предоставили для «молодых». Весь день там приготовляли: набивали матрасы, заправляли матрасы, подметали, топили печи и т. д. В этом году молодое пополнение будет «агромадным». Мы, конечно, ждем их с нетерпением. Особенно нам интересно: «Какие ребята?» «Не с одной ли улицы? Может быть, вместе учились?» Я надеюсь встретить какого-нибудь знакомого.

Дела мои