Юрий Никулин. Война. Арена. Кино. 100 лет Великому Артисту - Михаил Александрович Захарчук

искренним: действительно хотел быть коммунистом. Потому как то была большая честь. Не каждый ее удостаивался. У нас в батарее числилось около ста человек – коммунистов девять. А, если хочешь, самым главным, святым на ту пору коммунистом снова-таки был Сталин. Многим сейчас этого не понять, и они беснуются в своем, как им представляется, праведном негодовании: неужели те, воюющие, были столь наивны, примитивны? Да, были. Но кто дал кому бы то ни было право пенять людей, погибавших за Родину?

Война обошла стороной

Советско-финская война, если так можно выразиться, обошла Никулина стороной. Она была, во‐первых, скоротечной – четыре месяца. А во‐вторых, малочисленная (всего-то 270 самолетов) и маломощная авиация противника совсем не досаждала нашим пэвэошникам. Единственное, чем запомнилось Юрию Владимировичу то время, так это бесконечными тренировками и изнуряющей муштрой. Командиры делали все от них зависящее, чтобы держать бойцов в тревожном напряжении. Чтобы, как говорится, по первому зову – и начать боевые действия. Удары по металлическому рельсу, возвещающие тревогу, звучали ежедневно, а порой по два и три раза на дню. Еще начало боевых действий ознаменовалось выдачей каждому бойцу по 100 граммов водки. Вернее, выдавали по 45 граммов спирта, в который потом добавляли воды. К водке полагалось 50 граммов сала. Юра свое спиртное менял на сало.

От Никулина я впервые услышал про так называемую очередь: «До восемнадцати лет я водки не то что не пил – даже не нюхал. А в армии впервые попробовал аккурат в свой день рождения. И, ты знаешь, мне понравилось. Но что такое для взрослого мужика сто граммов. Так мы устраивали очередь из пяти-шести человек. Сегодня одному скидываемся, завтра – другому. И так – по кругу. Даже на вечернюю поверку очередник имел право не являться. За него отделенный докладывал: «Очередь!» Командиры не возражали. Преследовали, и причем жестко, только групповую пьянку. Но мы себе этого не позволяли».

За всю финскую войну Никулину только раз довелось выполнять по-настоящему боевую задачу: протянуть линию связи от батареи до наблюдательного пункта. На его долю выпал участок что-то около трех километров. Юра к тому времени уже трехкилометровые кроссы бегал. Только одно дело бежать, хоть и в сапогах, но с голым торсом, и совсем другое, когда на тебе теплое белье, ватные брюки, фуфайка, а сверху всего – тулуп. И за спиной – две здоровенные, как бочки, бобины с проводом. А снег глубокий, местность – сильно пересеченная. Лыжи при таком снеге скорее мешают, нежели помогают. Юра поэтому взгромоздил на них бобины и стал толкать впереди себя. Вымотался быстро. Решил отдохнуть. Присел на бобины и… уснул. На 30-градусном морозе, в безветренную погоду так бы и превратился парень в ледышку. Да на его счастье невдалеке ехали пограничники на аэросанях. Растолкали, на ноги поставили, а он стоять не может, на снег валится. Старший наряда принял решение: доставить бойца на батарею. Санинструктор осмотрел потерпевшего: «Никулин, да у тебя средняя степень обморожения! Еще бы немного повалялся на своих бобинах, и я бы уже ничем тебе не помог». Почти месяц затем прокантовался в санитарной землянке. Опухоль постепенно прошла. Исчезли синюшность и краснота. Но после той беды ноги Никулина стали сильно замерзать даже при небольшом морозе.

Эпистолярная история

Красноармеец Никулин получал больше писем, нежели все остальные батарейцы, вместе взятые. Ему писали не только отец с матерью, но и родственники, знакомые. Юра добросовестно отвечал всем. Так поддерживаемая с двух сторон почтовая связь длилась до самого начала Великой Отечественной войны. Потом переписка велась не столь интенсивно, но все равно почтовая связь не нарушалась даже в блокадное время. К концу войны Никулин даже отправлял посылки отцу с матерью. Кое-что из той переписки сохранилось. Причем родители сберегли почти все письма сына, отправленные им в первые два года армейской службы. В 1976 году Юрий Владимирович, как уже говорилось, написал очень интересную книгу о своих жизни и творчестве «Почти серьезно». Сначала она печаталась в шести номерах журнала «Молодая гвардия». А у Никулина был цирковой закадычный друг Леонид Куксо – клоун, драматург, режиссер и поэт. Так вот Леонид Георгиевич рассказывал автору сих строк: «Я прочитал воспоминания Никулина еще в журнальном варианте. И с удивлением обнаружил, что он, столь душевно и трогательно описывая свои армейские и фронтовые будни, не привел ни одного собственного письма. А мне некоторые из них его мать, Лидия Ивановна, давала почитать. Спрашиваю: «Юра, ты почему ни одного своего солдатского письма не обнародовал?» – «Я думал об этом. Но почитал их и убедился: очень уж они какие-то простецкие, что ли. Да и кому интересно будет читать разглагольствования молодого восторженного оболтуса?» – «А вот это, друг мой ситный, – говорю ему, – не твоя забота, ибо нам не дано предугадать, как наше слово отзовется. Потом ты знаешь, что Леонардо да Винчи всю жизнь вел дневники? В них чего только нет: чертежи различных изобретений, эскизы анатомии человека, заметки юным художникам, архитекторам, музыкантам, философские изречения, шуточные произведения, басни. И – даже пророчества великого человека. Но самым интересным, представляешь, что оказалось? Подробное описание цен на продукты и вещи. Никто, кроме Леонардо, не сберег их с такой полнотой» – «Ну ты тоже, сравнил меня с Леонардо да Винчи». – «Короче, Юра, или ты мне даешь слово, что обнародуешь свои фронтовые письма, или я это сделаю сам, когда соберусь написать о тебе». – «Хорошо, обещаю: опубликую».

Выполнить свое обещание Юрий Владимирович не успел. Это сделала его супруга Татьяна Николаевна в № 12 журнала «Искусство кино» через год после смерти мужа. А мы должны сказать спасибо Леониду Георгиевичу. Он оказался прав: эти письма, при всей своей непосредственности и даже некоторой наивности, – бесценны, как древние фрески на стенах тысячелетнего храма. На них какими-то неуловимыми обертонами, но все равно запечатлелась атмосфера того неповторимого предвоенного времени. Привожу их с елико возможно краткими комментариями.

* * *

«Дорогие мамочка и папочка!

В следующем письме жду от вас подробных описаний того, как вы провели мой день рождения. Сообщите заодно, как поживает наша собачка Малька. Что-то в последних письмах вы перестали мне сообщать о ее состоянии.

А мы уже получили зимнее обмундирование. Новые гимнастерки и синие брюки третьей категории. Но мне достались вполне еще приличные, хоть и в нескольких местах хорошо заштопанные. Зато комсоставские. Можно было взять солдатские, но мне эти показались лучше и сидят они на мне, как будто