Юрий Никулин. Война. Арена. Кино. 100 лет Великому Артисту - Михаил Александрович Захарчук

В школе № 346, где учился Юра, его отец вел драмкружок. А маму регулярно избирали в состав родительского комитета, и она днями напролет пропадала в школе. Помогала в библиотеке выдавать книги, шила костюмы для участников художественной самодеятельности, водила ребят на экскурсии по достопримечательностям столицы. Этой работе родители отдавали много времени. В школьном драмкружке отец постоянно ставил сатирические обозрения, которые сам же и придумывал. Однажды написал для Юрки и его товарища по классу клоунаду на школьную тему. В свой кружок Владимир Андреевич принимал всех желающих, даже тех, кто плохо учился. Ему нравилось возиться с ребятней.

Отец очень любил Юру. «Когда я женился и стал жить у Тани, отец очень переживал нашу разлуку и даже ревновал. Приезжая к нему, я чувствовал, что он всегда рад меня видеть. Вхожу в дом, а отец спрашивает:

– С ночевкой?

– Да, – отвечал я.

Отец радовался, заваривал чай и смотрел на меня влюбленными глазами».

На службу воинскую тоже провожал его отец. Мать отказалась: «Не хочу плакать перед людьми. А не плакать – не смогу».

Последний свой день «на гражданке» Юрий Владимирович вспоминал: «18 ноября 1939 года в 23.00, как гласила повестка из военкомата, мне предписывалось быть на призывном пункте, который находился на Рязанской улице в клубе автомобилистов. День спланировали так: утром – парикмахерская (стрижка под ноль), днем в гости собрались съездить (попрощаться с родственниками отца), вечером – театр («Женитьба Фигаро» во МХАТе) и, наконец, – домой, на прощальный традиционный чай.

Вечером все провожающие собрались у нас дома. Мама подала к чаю мой самый любимый фруктовый торт. Отец, как всегда, рассказывал смешные истории, анекдоты, как будто нам и не предстояла разлука. Мама собирала в дорогу рюкзак, в который положила пирожки, яйца, котлеты, сахар, пакет соли, конфеты, смену белья, ручку-самописку, бумагу, конверты, две толстые общие тетради, сборник песен и мои любимые книги: «Бродяги Севера» Джеймса Кервуда и «Цемент» Федора Гладкова.

Бывалые люди говорили: «Одеваться в армию надо похуже – там все заменят». Но я надел то, в чем ходил всегда, потому что ни получше, ни похуже у меня ничего не было: брюки расклешенные, куртку на «молнии», шарф в полоску, пальто серое в елочку и кепку.

Попрощавшись с мамой, я вышел из дому вместе с родными и близкими. Многих моих друзей тоже призвали в армию. (Почти перед самым окончанием школы вышел указ, по которому призывали в армию всех, кто окончил в 1939 году среднюю школу. Наш набор называли особым.) Мама с собачкой Малькой на руках глядела нам вслед из окна, из которого она всегда звала меня со двора домой. Несколько раз я оглядывался и видел, как она грустно улыбалась и вытирала слезы. Около клуба собралось много провожающих, больше, чем нас, уходящих в армию. У дверей стоял часовой с винтовкой. Я хотел войти, но он предупредил: «Обратно не выпускаем».

Так для Никулина началась долгая военная дорога длиною в семь фронтовых лет.

Финская кампания

– Юрий Владимирович, а была ли у вас возможность избежать призыва, или, как теперь модно говорить, «откосить от армии»?

– Да ты что! В те времена даже понятия такого не существовало: «откосить». Может быть, не все, но большинство моих сверстников спали и видели себя в рядах доблестной Армии и мужественного Флота. Скажу тебе даже больше: я сильно переживал – а вдруг не призовут и в военкомате откажут или по здоровью, или потому, что я не выходец из рабочих и крестьян. Тогда перед детьми из интеллигенции не все пути были открыты. А на проводах какие мне патриотические речи говорили родные, близкие и знакомые. И ведь искренне, от сердца и от души говорили: «Мы на тебя надеемся, Юра. Не подведи нас, служи как подобает!». Что ты, в пору моей призывной молодости попасть в Рабоче-крестьянскую Красную армию было очень почетно. Послуживший в РККА отец тоже всегда говорил о ней только с восторгом. Он часто любил повторять: настоящий мужчина лишь тот, кто отдал Родине свой воинский долг.

– А вы хоть понимали, что отправляетесь по существу на войну? Ведь если судить по историческим документам, то уже в октябре 1939 года обстановка на советско-финской границе была более чем напряженной. Газета «Правда», например, писала: «Мы отбросим к черту всякую игру политических картежников и пойдем своей дорогой, несмотря ни на что, мы обеспечим безопасность СССР, не глядя ни на что, ломая все и всяческие препятствия на пути к цели».

– Нет, не понимал. Газет тогда я не читал. Поэтому, когда нас привезли в Ленинград и сообщили, что будем служить в этих краях, мы искренне обрадовались и даже все дружно закричали «ура». Но вожатый командир тут же охладил наш пыл:

– Не радуйтесь, пацаны. На границе с Финляндией напряженная обстановка. Город уже несколько недель – на военном положении.

Сначала нас повезли по ночному Невскому проспекту. Я его видел впервые в жизни. Испытывал чувство волнения и восторга: еду по улицам колыбели революции. Всего пару лет назад по стране прошумели грандиозные празднества, связанные с 20-летием Великой Октябрьской социалистической революции. Тогда еще у меня появилась мечта побывать в городе на Неве. И вот она осуществилась. Я радовался несказанно. Кругом тишина, лишь изредка проезжали машины с тусклыми синими фарами. Но я еще не прочувствовал, что город готовится к войне. И потому мне все казалось романтичным: затемненный город, и мы идем по его прямым, красивым улицам.

Увы, но романтика быстро кончилась…

115-й зенитный артиллерийский полк

Никулин попал служить во второй дивизион 115-го зенитного артиллерийского полка (ЗАП), где его определили на шестую батарею. Она тогда располагалась невдалеке от Сестрорецка под Ленинградом, вблизи границы с Финляндией. Вид новобранца-москвича, как, впрочем, и остальных его сослуживцев, мягко говоря, оставлял желать лучшего. Шинель на Никулине болталась – он был страшно худющим и длинным. Сапоги на ходу сползали с ног. Кто-то из послуживших посоветовал ему взять обувку большего размера, чтобы портянки хорошо сидели. Юра перестарался и попросил сапоги аж на два размера больше. Когда старшина украинец Войтенко заставлял его проходить строевым шагом, ребята хватались за животы и покатывались со смеху. Поначалу это злило, но Юра вспомнил наставления отца: «Когда над тобой подтрунивают и даже издевательски насмехаются, старайся изо всех сил не подавать виду, что тебя подначки задевают. Вот почему тебя в школе прозвали «психом»? Да потому,