Юрий Никулин. Война. Арена. Кино. 100 лет Великому Артисту - Михаил Александрович Захарчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вчера рано утром встал, сделал уборку и побежал с увольнительной в руках на станцию. Поезд отходил в 11.23. Вернуться в расположение надо до 24-х. Я уже вам писал, что я получил деньги, и поэтому настроение у меня было прекрасное. На станции вошел Севка Филиппов, и мы поехали вместе. Сначала решили поехать к Николаю Голикову (бывшему командиру. – М.З.), а потом – в Эрмитаж. Голикова не застали дома. «Как ушел вчера вечером встречать Новый год, так до сих пор нет», – сказала нам его старушка мать. Пошли в кино на «Сибирякова» (фильм Л.Кулешова. – М.З.). Картина оказалась довольно-таки посредственной. Но удовольствие пополнили бутылкой «крем-соды» и мороженым. Как только кончился сеанс, полетели сломя голову в соседний кинотеатр, где шел «Яков Свердлов» (фильм С.Юткевича. – М.З.). Мы были потрясены. Картина замечательная, произвела на нас громадное впечатление.
У Севки увольнительная оказалась до 10 вечера, и я решил ехать с ним вместе. Приехали усталые, но довольные. На этот раз я встретил Новый год очень хорошо. Собственно говоря, сейчас уже 3-е число – 2 часа ночи. Все спят, а я сижу один. Ночью писать письма лучше всего. Впечатления возникают одно за другим. Кажется, писал бы и писал. Но мысль о том, что завтра вставать рано, заставляет меня заканчивать свое послание. Чувствую себя сейчас хорошо. Правда, немного простудился (большой насморк и небольшой кашель). Второй день глотаю кальцекс, уротропин и тому подобные лекарства. Надеюсь, все пройдет. Сейчас туго с дровами. Приходится с трудом их доставать.
Ну, ладно, пока кончаю писать. Целую всех.
Ю. Никулин.
Р.S. Малышку-крошку «обцеловываю»».
* * *
10 января 1941 года.
Дорогие мамочка и папочка!
За истекшее время произошли важные события. А именно: я сдавал испытания на младшего сержанта. Опишу подробнее. Как вам известно, испытания назначили на 7-е число, но они не состоялись. Я успокоился. И вдруг вчера (9-го) утром, часов в 10, являются все наши субчики из батареи. Оказывается, они уже собрались и пришли за мной. Я, конечно, сначала обалдел, а потом стал быстро переодеваться. Пока двое помогали мне одеваться, Филиппов сухой бритвой брил мои усы. Наконец все было готово, и мы торжественно отправились на зачеты. Нас с батареи было 9 человек. Сдавали каждую дисциплину отдельно. В каждом классе – один зачет. От строевой и физо я решительно отказался, заявив, что нестроевик. Заявил спокойно, т. к. мы заинтересованы были «не сдать». В кабинете, где сдавали политику, я слукавил: мол, ничего не знаю, т. к. очень много болел и все забыл. Старший политрук стал мне задавать различные вопросы, но я уперся: ничего не знаю и не помню. Тогда он стукнул кулаком по столу: «Никулин, хватит ломать комедию! Назовите мне Союзные Республики!». В такой ситуации я уже не мог не ответить, и этого ему было достаточно, чтобы поставить «трояк». Я понял, что это «беспроигрышная лотерея», и начал отвечать по-серьезному. В итоге: химия – 5, спецпредмет – 4, стрелковая – 4, топография и тактика – 4. Таким образом, испытания сданы, и я теперь жду результаты. Не думаю, чтобы мое заявление – «нестроевик» на что-нибудь повлияло. Так что, скорее всего, все мы будем с «сикилями» (треугольники – знаки отличия младшего командира. – М.З.). Радует одно: комиссар заявил, что все, кто со средним и высшим образованием, служат только 2 года. Следовательно, мы должны уйти на дембель в этом году. Но все же прибавление одного года службы военно-воздушным силам на нас подействовало удручающе.
Сегодня я вздохнул свободнее. Наша батарея поехала на Ладожское озеро стрелять. Комбат Ларин и политрук за три дня до отъезда уже охотились за мной, чтобы узнать, выпишусь ли я к ихнему (так. – М.З.) отъезду из санчасти. Я им обещал, но сам затаивал «некоторое хамство». Шутка ли. На Ладоге такая холодрыга, что все болеют. Все дни приходится потеть, бегая по тревогам. Я доволен тем, что избежал этой поездки. А в санчасти мне живется по-прежнему хорошо. Ведь я здесь уже 2-й месяц и чувствую себя прекрасно. Правда, после дневной смены трудновато. Уж ноги гудят, но зато здесь в сто раз лучше, чем на батарее.
Милые мои! Простите меня, что иногда пишу с большими промежутками. Дело в том, что днем нет времени писать, а вечером клонит ко сну. Вот и сейчас. Все уже спят, а я пишу. Спать хочу безумно. Но все же пишу, упорно, т. к. не хочу вас беспокоить своим молчанием.
Больных сейчас меньше. Период их засилья кончился.
Ну, пока. Целую вас всех крепко. Ю. Никулин.
Р.S. Меня очень радует, что есть надежда на то, что с Ниной (сестра мамы. – М.З.) все уладится. Письма от вас я буду получать с опозданием на один день, т. к. наш почтальон будет их на почте передавать полковому почтальону, а тот уже мне. Правда, можно было бы вам прямо писать на санчасть, но уж ладно. А впрочем, вот мой новый адрес: «Ленинград, ст. Горская, 115 З.А.П. Санчасть. Никулину».
Если можно, пишите так. А то с тем адресом будет кутерьма».
* * *
«14 января 1941 года.
Дорогие мамочка и папочка!
Как вы, детки мои милые, поживаете? Я очень переживаю оттого, что в последнее время пишу вам очень редко. (А может быть, и не редко. Но мне кажется, что редко.) В этом виновата не моя лень, как бывает, правда, редко. Сейчас очень и очень занят. Переживаем горячие денечки. Дело в том, что в санчасть пришел новый начальник – военврач 2-го ранга. Он нас с первых же дней своего прибытия взял в ежовые рукавицы. И всем здорово достается. Весь день – на ногах. На батарее я в жизни так не уставал, как здесь. Но зимой на батарее гораздо хуже, чем здесь. Холод, двухсменные посты и т. д. А у меня с ногами проблемы никуда не делись. Мне бы только здесь перезимовать, а весной я опять уйду к нашим. Правда, если в ближайшее время нам не дадут еще санитара, то уйду сейчас. В остальном чувствую себя хорошо. На следующей неделе съезжу в Ленинград, на рентген, как просила меня мама. Завтра еду в