Золотая чаша - Генри Джеймс

оказавшееся в ее распоряжении, она позволила себе принарядиться, приняв вид возмутительно свежий и прямо-таки элегантный, отчего ожидание сделалось еще более напряженным – потому эти минуты впоследствии и связывались для нее с образом притаившегося хищника. Мегги прилагала все усилия, чтобы ее душевное состояние никак не проявлялось внешне. Она не могла читать бесцветный роман – о, это уж было выше ее сил! – но могла, по крайней мере, устроиться с книгой у лампы, в новом, ни разу не надеванном платье, которое топорщилось вокруг нее пышными складками, быть может даже чересчур пышное и парадное для скромного домашнего платья, но все же, как Мегги робко надеялась, не лишенное бесспорных достоинств. Она часто поглядывала на часы, но не стала расхаживать взад и вперед по комнате – проявила силу воли, хотя и знала, что ходьба по натертому до блеска паркету и шуршание развевающихся юбок помогли бы ей почувствовать себя еще более нарядной. Беда в том, что это же заставило бы ее еще острее ощутить свое волнение, а это-то как раз было совсем ни к чему.

Беспокойство отпускало ее лишь в редкие минуты, когда Мегги опускала глаза и с удовольствием окидывала взглядом свое платье – это позволяло ненадолго отвлечься от тревожных мыслей, особенно если удавалось задержать внимание достаточно долго, чтобы успеть подумать: интересно, настолько ли оно хорошо, чтобы его, наконец, одобрила Шарлотта? Мегги терялась и робела во всем, что касается одежды, а последний год прожила в постоянном страхе беспощадной критики Шарлотты, которую невозможно было предугадать заранее. Сама Шарлотта умела одеться так оригинально и с таким шармом, как ни одна женщина в мире; получив в свое распоряжение практически неограниченные средства, она могла наконец проявить свои таланты в этой области, и, таким образом, справедливость восторжествовала. Зато Мегги, по ее собственному выражению, «разрывалась на части», сознавая, с одной стороны, что подражать подруге бесполезно, а с другой – что узнать ее истинное мнение невозможно. Да, она, скорее всего, так и сойдет в могилу, не зная, что на самом деле думала Шарлотта о внешности своей падчерицы и о ее неумелых попытках одеться поинтереснее. Она всегда очень мило отзывалась о смелых экспериментах вышеупомянутой падчерицы, но Мегги в глубине души каждый раз подозревала, что Шарлотта не вполне искренна и хвалит ее исключительно из жалости. Если бы удалось докопаться до правды, разве не оказалось бы, что Шарлотта, с ее безупречным вкусом, давно считает Мегги безнадежной и потому оценивает ее наряды по иным, заниженным стандартам, раз уж тут ничего больше не поделаешь? Иными словами, возможно, она смирилась со смешным и нелепым обликом Мегги, втайне отчаиваясь и даже, может быть, раздражаясь? А стало быть, остается мечтать, самое большее, о том, чтобы хоть изредка удивлять ее неверной менее обычного нотой.

Приблизительно с такими мыслями Мегги осматривала свое тщательно продуманное одеяние, коротая затянувшееся ожидание, но ее вопросы таяли в воздухе; неразгаданные загадки накапливались, атмосфера сгущалась. Нерешенные вопросы теснились, словно беспорядочно расставленные по комнате безделушки, которые никто так и не удосужился «разобрать»; вот уже какое-то время Мегги натыкалась на эту комнату, проходя коридором своей жизни. Она старалась проходить мимо, не отворяя дверь, но порой поворачивала ключ в замке, чтобы запрятать в комнату очередную ненужную вещь, которая мигом находила себе место в общей куче, словно следуя безошибочному инстинкту. Мегги нужно было лишь отпереть дверь опытной рукой. Вот и сейчас она подбросила в комнату новый предмет – то, что она никогда не узнает о мыслях Шарлотты. Вновь прибывшему не будет одиноко, он быстро найдет себе компанию, а Мегги на этот раз задержалась в дверях чуть дольше, успев заметить, как последнее добавление аккуратно уместилось в углу. Не будь она так погружена в свои переживания, наверняка ее поразило бы это зрелище: разнокалиберная масса бесполезных вещей, постоянно поджидающих пополнения. Но она отвернулась, судорожно переводя дыхание, – и тут события внешнего мира заслонили внутреннюю картину. Отворилась совсем другая дверь, и появился муж.

Все было так странно, вспоминалось ей впоследствии; оттого и стало поворотным пунктом в ее жизни: он вернулся, приехал следом за ней из того дома, охваченный неуверенностью – в первую минуту это было написано у него на лице большими буквами. Секунда, другая – и все исчезло, как только они заговорили; но это было, было несомненно. Мегги сама не знала, чего ждала, но уж во всяком случае не ожидала никакой неловкости. Неловкость – Мегги так это называла, сразу выбирая наихудший вариант, чтобы потом можно было утешить себя, – неловкость возникла из-за бросающегося в глаза желания Америго понять, в каком настроении он найдет жену. Почему именно в первую минуту? Этот вопрос позднее постоянно приходил ей на ум, словно в нем крылся ключ ко всем загадкам. А в тот момент у нее вдруг появилось захватывающее ощущение собственной значимости и острой необходимости немедленно заставить его почувствовать эту ее значимость, хотя вначале у нее вовсе не было столь воинственных намерений. Даже и тогда она сознавала, что он легко может превратить ее в безвольную дурочку – по крайней мере, на время. Секунд десять она всерьез боялась подобного оборота; так неуверенность в его лице превратилась в неуверенность, витающую в воздухе. Два-три нетерпеливых слова, произнесенных достаточно громко, нечто вроде «Что это ты тут затеяла?» или «Что все это значит?» – и она была бы повержена во прах, тем более что и сама, видит бог, не собиралась заноситься чересчур высоко. Ведь это была такая малость – на крошечный шажок отступить от традиций или, вернее, нарушить ожидания мужа; масштабы его изумления сами по себе уже составляли осложнение, на которое трудно было закрыть глаза. Что-то это значило для него (Мегги не умела сообразить, что именно) – что она ждала его дома, одна, а не там, вместе с другими; позднее Мегги снова и снова приходило на ум, что в этой его минутной растерянности можно было бы при желании усмотреть глубокий смысл, можно даже сказать – историческое значение. Разумеется, она не могла бы предположить, не сходя с места, что именно ему хотелось бы увидеть; для предположений, не говоря уже о сильно забившемся сердце, довольно и того, что он увидел, а увидел он свою жену в ее собственной гостиной в тот час, когда ей было как нельзя более уместно там находиться.

Правда, он не стал делать ей упреков. Мегги не сомневалась, что сперва ему привиделось нечто преднамеренное и демонстративное в ее позе и наряде,