Золотая чаша - Генри Джеймс

не менее добросовестно. А ее вклад очень велик. Шарлотта работает как лошадь, – заявила Фанни.

Теперь все было сказано. Полковник несколько минут созерцал предложенную ему картину.

– А как кто работает князь?

Фанни взглянула на мужа в упор:

– Как князь!

Засим она двинулась вверх по лестнице, являя взору полковника спину в пышном одеянии, на котором то там, то тут в живописном беспорядке посверкивали рубин или гранат, топаз или бирюза, скрепляющие между собой отдельные элементы сложной конструкции, словно бледные символы острого ума, соединившего в единое целое атласные лоскутки ее аргументов.

Полковник смотрел ей вслед, потрясенный ее способностью разбираться в подобных тонкостях, словно главная суть разворачивающейся у них на глазах драмы заключалась в том, что у него такая умная жена, умело справляющаяся со всеми сложностями жизни – в тех узких пределах, до которых съежилась нынче его жизнь. Налюбовавшись ее величественным отступлением, полковник выключил слабенькую электрическую лампочку, при свете которой проходила их беседа, и стал подниматься следом за ней, насколько позволяли складки ее длинного шлейфа, вздымавшиеся легко и свободно, под стать парению ее духа, вдохновленного достигнутой в конце концов ясностью. Но, поднявшись на верхнюю площадку, где Фанни уже успела коснуться металлической кнопки, вызывающей свет, полковник вдруг почувствовал, что жена не столько утолила, сколько, напротив, заронила в его душу зерно любопытства. Он задержал ее еще на минуту – в пироге оставалась одна последняя изюминка.

– Ты сейчас сказала, что он не любит Шарлотту; что ты имела в виду?

– Князь-то? Что не любит «по-настоящему»? – довольно милостиво отозвалась миссис Ассингем. – Я имела в виду, что мужчины не любят по-настоящему то, что дается слишком легко. В девяти случаях из десяти именно так они относятся к женщине, которая ради них рисковала жизнью. Ты спрашивал, как он работает, – прибавила Фанни. – Спросил бы лучше, как он играет.

Полковник немедленно исправил упущение:

– Как князь?

– Как князь. Он и есть князь до мозга костей. А это очень редко встречается, – сказала она с чувством, – даже в высших кругах, хотя там многие претендуют… Вот почему он такое сокровище. Наверное, один из последних. Последний из настоящих. Так что мы должны принимать его целиком, таким, какой он есть.

Полковник что-то прикинул в уме.

– А как должна его принимать Шарлотта?

От такого вопроса Фанни запнулась на мгновение; не сводя глаз с мужа, она положила руку ему на локоть, и в ее пожатии он ясно прочел ответ. Никогда еще он не получал от нее такого решительного, глубокого и прочувствованного запрета.

– Что бы там ни было, ничего не произойдет. Ничего не произошло. Ничего не происходит.

Боб Ассингем протянул чуть разочарованно:

– Понимаю. Для нас.

– Для нас. Для кого же еще? – И он буквально физически ощутил ее желание заставить его понять. – Мы ровным счетом ничего не знаем!

Это был манифест, который полковнику надлежало подписать.

И он расписался:

– Мы ровным счетом ничего не знаем.

Словно караульные обменялись паролями в ночи.

– Мы невинны, – с тем же выражением проговорила она, – как младенцы.

– Почему не сказать, – осведомился полковник, – как они сами?

– О, по самой веской причине! Потому что мы гораздо более невинны, чем они.

Полковник изумился:

– Но как же мы можем быть еще более…

– Ради них-то? С легкостью! Мы можем быть какими угодно.

– Что же, полными идиотами?

– Полными идиотами! Ах, – выдохнула Фанни, – как это укрепит наши позиции!

Судя по выражению лица полковника, он решил, что в этом что-то есть.

– А если они догадаются, что это не так?

Фанни ответила почти без колебаний:

– Шарлотта и князь считают нас кромешными дураками, и это большое достижение. Мистер Вервер верит, что мы разумны, но он не в счет.

– А Мегги? Она разве не знает?..

– Что мы способны видеть дальше собственного носа? – Да, на это так сразу не ответишь. – Если даже она и догадывается, то виду не покажет. Так что получается то же самое.

Полковник поднял брови:

– Получается, что мы не сможем ей помочь?

– Этим мы ей и поможем.

– Тем, что будем выглядеть круглыми болванами?

Фанни всплеснула руками:

– Да ей самой только и нужно, что выглядеть еще глупее нас! И все тут! – Заручившись поддержкой мужа, миссис Ассингем отмела проблему прочь. Но что-то еще удерживало ее. Фанни осенил последний всплеск ясновидения. – Теперь понятно! – воскликнула она. – Помнишь, ты спросил, откуда я знаю, что Мегги наконец проснулась? Я это поняла, когда увидела их вдвоем.

– Увидела Мегги с отцом? – Снова полковник не поспевал за полетом ее мысли. – Но ведь ты и раньше часто видела их вместе.

– Я смотрела другими глазами! До сих пор еще не случалось такого испытания, ни разу те двое не уезжали так надолго.

– Может быть… Но если они с мистером Вервером сами на этом настояли?..

– Почему тогда это – испытание? Да потому, что оно стало таким вопреки их воле. Ситуация, так сказать, испортилась у них на глазах.

– Прокисла, значит? – заметил полковник.

– Какое ужасное слово! Скажи лучше: изменилась. Возможно, – продолжала миссис Ассингем, – Мегги действительно хотела проверить, сколько она сумеет выдержать. В таком случае она это увидела. Кстати сказать, на их поездке настаивала одна только Мегги. Ее отец никогда ни на чем не настаивает. А она наблюдает за ним.

– Наблюдает за ним? – поразился полковник.

– Не появились ли первые признаки… Я хочу сказать – признаки, что он что-то замечает. Конечно, ничего такого нет и следа. Но Мегги всегда настороже. И я это почувствовала, – прибавила Фанни. – Я, можно сказать, застигла ее врасплох. От меня она не могла скрыть, хоть и оставила нарочно свой пост, поехала провожать меня, чтобы отвести глаза. Я не подавала виду, но именно после этого мне все стало ясно. – И на этих беспримерных по своей прямоте словах Фанни приблизилась к двери в свою комнату. – К счастью, мне стало ясно и то, насколько успешно у нее все получается. Нет ни малейших признаков… у него.

– Ты так уверена?

– Уверена. И не будет. Спокойной ночи, – сказала Фанни Ассингем. – Она скорее умрет.

Часть вторая

Княгинюшка

1

Много дней прошло, прежде чем княгинюшка примирилась с мыслью о том, что она сделала нечто, чего никогда не делала прежде, прислушалась к внутреннему голосу, говорившему с какой-то новой интонацией. Она инстинктивно медлила обдумывать это – быть может, оттого, что размышления и сопоставления уже начали свою глубинную работу, и главным толчком к ним послужило ощущение, что в определенный момент одним движением