Золотая чаша - Генри Джеймс

– Естественно, я вижу, любовь моя, что ты все понимаешь; опять-таки, это видно по глазам. Ты понимаешь, что я поняла, что Мегги примет ее во всей беззащитности своего неведения. Да, любимый, – Фанни снова овладела суровая прямота, – тебе осталось только заявить, что сознание этого и стало причиной всех моих действий. Разве я смогу тебе возразить? Я и не возражаю, как видишь! – вскричала она, неукротимо встряхнув головой. – Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь! И все-таки, – немедленно прибавила она, – есть одна мелочь, которая меня спасает. – Она не заставила его долго дожидаться разъяснений. – Они вполне могли, и даже наверняка, сделать кое-что похуже.

Полковник напряженно думал.

– Хуже, чем чтобы Шарлотта?..

– Ах, не говори мне, – вскрикнула Фанни, – что хуже ничего быть не может. Могло быть очень и очень многое. Шарлотта по-своему тоже необыкновенная.

– Необыкновенная! – подхватил полковник почти в один голос с нею.

– Она блюдет условности, – сказала Фанни Ассингем.

– По отношению к князю?

– Ради князя! И по отношению к другим, – продолжала Фанни. – По отношению к мистеру Верверу – просто замечательно! Но прежде всего – по отношению к Мегги. А ведь условности, – она была готова даже им отдать должное, – это две трети этики. Допустим, он женился бы на женщине, которая плевать хотела на условности.

Полковник так и вздрогнул:

– Душа моя, я этого ни в коем случае не допускаю!

– Допустим, – не отступалась Фанни, – он бы женился на женщине, которую князь любил бы по-настоящему.

– Стало быть, Шарлотту он не любит?..

Это был совершенно новый взгляд на вещи, и полковник, по-видимому, хотел на всякий случай удостовериться, что подобный поворот стоит затраченных на него умственных усилий. Жена дала ему время как следует проникнуться, после чего просто ответила:

– Нет!

– Тогда чем они там вообще занимаются?

Но Фанни только молча смотрела на него. Постояв немного перед ней, засунув руки в карманы, полковник рискнул задать еще один вопрос:

– Эти «условности», о которых ты говоришь, которые две трети этики… По-твоему, они помешают ей явиться вместе с ним домой под утро?

– Да. Безусловно. Их собственные условности.

– Собственные?..

– Собственные правила поведения Мегги и мистера Вервера, которые они невольно передают и Шарлотте с князем. Те самые правила, – пояснила она свою мысль, – которые по какому-то капризу судьбы, как я уже говорила, оказались самыми правильными.

Полковник задумался… Но в результате только опечалился еще больше.

– Вот как раз этого твоего «каприза судьбы» я никак не могу понять, душа моя. Существующее положение дел не выросло за одну ночь, как грибы на поляне. По крайней мере, то что с ними теперь будет – результат их собственных поступков. Что они, беспомощные жертвы рока, что ли?

Фанни наконец набралась мужества признать это.

– Да, так и есть! Быть такими беспросветно невинными – это и значит быть жертвами рока.

– А князь и Шарлотта – они тоже беспросветно невинные?

Понадобилась целая минута, но все-таки Фанни снова оказалась на высоте.

– Да. То есть они такими были, по-своему, не меньше, чем те двое. У всех у них были прекрасные намерения. У князя с Шарлоттой намерения были прекрасные, в это я верю всей душой. Были, и за это я пойду на костер! В противном случае, – прибавила Фанни, – я была бы настоящей мерзавкой. А я не мерзавка. Я всего лишь отъявленная ослица.

– Ну, если так, кто же тогда выходят они? – поинтересовался полковник.

– Они просто чересчур заботились друг о друге. Называй как хочешь; во всяком случае, их ошибка именно в этом.

И это показывает, какое несчастье – быть слишком уж замечательными, – торжественно провозгласила миссис Ассингем.

Это тоже следовало обмозговать, но полковник постарался не ударить в грязь лицом.

– Да, но это смотря к кому… По отношению к кому князь с Шарлоттой были такими замечательными?

– Прежде всего, само собой, по отношению друг к другу. Ну, и оба вместе – по отношению к Мегги.

– К Мегги? – озадаченно переспросил полковник.

– К Мегги. – Фанни все уже было кристально ясно. – Потому что они с самого начала так наивно – да, так наивно! – приняли наивную идею Мегги сохранить за отцом прежнее место в ее жизни.

– Ну, так если по-человечески и если этот самый отец не пьет горькую, если вы с ним не ссорились и средства позволяют, почему бы и не оставить престарелому родителю место в своей жизни?

– Разумеется, если только нет особых причин, препятствующих этому. В том-то и мораль всей этой истории, что такой причиной не обязательно должно быть его пьянство. И прежде всего, мистер Вервер не престарелый.

Полковник ненадолго прервал артобстрел, но очень скоро последовал новый залп.

– Тогда почему он – золотко наше! – ведет себя, как дряхлый старик?

Это озадачило на мгновение его супругу.

– Откуда ты знаешь, как он себя ведет?

– Любовь моя, мы же видим, как себя ведет Шарлотта!

Снова миссис Ассингем запнулась и снова оказалась на высоте.

– Ах, но ведь я о том только и толкую, как он очарователен по отношению к ней!

– А не зависит ли это отчасти от того, что сама Шарлотта считает очаровательным?

Фанни восприняла вопрос как легкомысленный и отмела его прочь надменным движением головы.

– На самом деле мистер Вервер молод; из них двоих Шарлотта куда старше. И к тому же все это никак не влияет на то, о чем я говорила!

– Ты говорила, – признал полковник, – что они все очень наивные.

– Так оно и было. Вначале все они были наивными, просто необыкновенно. Потому и не увидели, что, полагая, будто могут остаться такими же близкими, как прежде, на самом деле все больше отдалялись друг от друга. Потому что, повторяю, – продолжала Фанни, – я верю, Шарлотта с князем совершенно искренне решили поначалу, что их спасет уважение к мистеру Верверу – а они его уважают всерьез, да оно и неудивительно.

– Понимаю. – Полковник слегка наклонил голову. – И его спасет.

– Это, по сути, одно и то же!

– Тогда – спасет Мегги.

– А вот это уже немножечко другое, – сказала миссис Ассингем. – Потому что Мегги сделала больше всех.

– Что ты называешь «больше всех»? – переспросил полковник.

– С нее все началось, она создала этот порочный круг. От этого и пошли все их беды, хотя ты можешь сколько угодно делать круглые глаза, когда я применяю к Мегги слово «порочный». Вся эта бездна разверзлась из-за их всепоглощающей заботы друг о друге, и они безнадежно запутались только оттого, что все они такие немыслимо хорошие.

– О да, по-своему! – усмехнулся полковник.

– И прежде всего – по образу и подобию Мегги. –