Фанни уже были нипочем любые насмешки мужа. – Во-первых, Мегги понадобилось непременно искупить свою вину перед отцом, состоящую в том, что она позволила себе до такой степени погрузиться в собственное замужество – так она считала, бедняжка. Затем ей потребовалось искупить вину перед мужем за то, что она столько времени тратит на заботу о мистере Вервере, которое могла бы проводить с ним. Для возмещения этой потери она позволила князю искать утешения, ободрения – называй как хочешь – у Шарлотты, которая скрашивала его жизненный путь, в то время как сама Мегги пеклась о благополучии своего отца. Но это, в свою очередь, означало, – продолжала свои объяснения миссис Ассингем, – что она все чаще лишала мистера Вервера общества своей молодой мачехи, а это тоже необходимо было возместить. В итоге, нетрудно видеть, она взвалила на себя еще дополнительные обязательства по отношению к отцу, а все из-за ее злосчастного, хотя и совершенно героического чувства справедливости. Вначале она хотела доказать отцу, что замужество ни в коем случае не послужит ей предлогом, чтобы забросить его, какие бы соблазны блаженства с князем ее ни искушали. Желание остаться все той же страстно преданной дочерью заставило ее отчасти забросить князя, и теперь уже потребовалось доказать ему, что она это сознает и понимает. Я глубоко убеждена, – заметила в виде небольшого отступления Фанни с несвойственной ей категоричностью, – что человек, как правило, не способен одновременно испытывать больше одной страсти – я имею в виду нежную страсть. Но это не относится к древним, первобытным инстинктам, к так называемому «голосу крови» – как, например, любовь к родителям или к брату. Такая любовь может быть очень сильной и в то же время не исключать другого сильного чувства, и ты со мной согласишься, душа моя, если вспомнишь, как долго я продолжала, tout battement[43], обожать свою матушку, которую ты совсем не обожал, еще долгие годы после того, как я начала обожать тебя. Так вот, – Фанни вернулась к своим объяснениям, – Мегги сейчас находится в том же положении, что и я тогда, плюс еще различные осложнения, от которых я, слава богу, была избавлена, да плюс еще то главное осложнение, что она, в отличие от меня, вовсе и не замечает никаких осложнений. Во всяком случае, не успела Мегги опомниться, как своей совестливостью, своей хитроумной прозорливостью, – а на самом деле блаженной слепотой, – своим пламенным чувством справедливости, о котором я уже говорила, свела тех двоих вместе вернее, чем любыми, самыми чудовищными и неблаговидными поступками. И вот теперь она знает: что-то произошло – но до сих пор не догадывалась, что именно. Она, бедненькая, только продолжала громоздить одну на другую все те же искупительные меры, которые с самого начала себе придумала и возвела в принцип, хотя на самом деле эти принципы давным-давно следовало пересмотреть. А для нее только одно изменилось – стало еще важнее не допустить, как бы отец, не дай бог, не задумался: а так ли хороша эта их совместная жизнь? Теперь ей, как никогда, необходимо, чтобы ему не закралась в голову мысль о том, что в сложившейся ситуации есть нечто не совсем приятное, нечто не совсем обычное с точки зрения общепринятой морали. Ей приходится изо дня в день прилагать огромные усилия, чтобы для него все выглядело нормальным и естественным, так что она уже стала – Господи, прости за такое сравнение! – совсем как та бабка, что на старости лет увлеклась живописью и с годами кладет краски все гуще, все более толстым слоем. – Фанни застыла в восхищении от созданного ею самой образа. – Мне нравится представлять себе, как Мегги учится быть дерзкой и безрассудной, лишь бы как-то сгладить ситуацию. Она бы могла стать такой ради этой священной цели. Я верю, она сможет, и уж если возьмется, то сделается сущим дьяволом. Ведь как только милый мистер Вервер увидит, что все это одни румяна!.. – Она умолкла, захваченная пророческим видением.
Картина, открывшаяся перед ее мысленным взором, передалась и Бобу.
– Вот тут-то и пойдет веселье! – Но Фанни сурово глянула на него, и он поторопился изменить формулировку: – Ты хочешь сказать, в этом случае славная девочка погибнет?
Фанни еще чуть-чуть помолчала.
– Я уже говорила тебе раньше, она не погибнет, если ее отец спасется. Для нее этого будет достаточно.
Полковник проникся.
– Ну, тогда она настоящая маленькая героиня!
– Еще бы! Конечно, она маленькая героиня. А главное, – прибавила миссис Ассингем, – их спасет его невинность.
Тут полковник снова задумался о невинности мистера Вервера.
– Она у него жутко оригинальная.
– Разумеется, она жутко оригинальная! Они и сами жутко оригинальные, в духе нашей милой старосветской оригинальности. Я сейчас говорю не о нас с тобой, а о своих прелестных сельских родичах, от которых я, увы, ушла так далеко, и совсем не в лучшую сторону. Оттого-то они мне сразу так и понравились. И конечно, они еще успеют проявить свою оригинальность, – прибавила Фанни удрученно, – прежде, чем окончательно со мной разделаются!
Такая перспектива представлялась вполне реальной, но не это больше всего беспокоило полковника.
– Ты так веришь в невинность мистера Вервера, после двух лет с Шарлоттой?
Фанни широко раскрыла глаза:
– В том-то и дело, что по-настоящему не было у него этих двух лет с Шарлоттой.
– Так же, как у Мегги, по твоей теории, не было «по-настоящему» четырех лет с князем? Это объясняет, почему в ней тоже осталось столько невинности, что просто дух захватывает, – согласился полковник.
Фанни пропустила его слова мимо ушей – это тоже могла быть грубая шутка.
– Чтобы объяснить Мегги, нужно очень много всякого разного. Одно можно сказать наверняка: как ни странно, до сих пор ее старания по поводу отца достигали своей цели. Она добилась того, что он воспринимает их довольно странные отношения как нечто, отвечающее правилам игры. У нее за спиной он в полной безопасности, его оберегают, развлекают, можно сказать – по доброте душевной морочат ему голову, в том числе и при содействии Принчипино, которого мистер Вервер обожает, а он и рад, и считает, что именно такую жизнь и планировал в своей возвышенной душе. Он ведь не продумывал заранее всех деталей, точно так же, как и я, несчастная! А тут вся странность как раз в деталях. Он уверен, что таким и должен быть брак с Шарлоттой. А они оба помогают, – закончила Фанни.
– «Оба»?..
– Я хочу сказать, если Мегги постоянно бросается на амбразуру, убеждая отца, что все обстоит просто идеально, то и Шарлотта вносит свой вклад
