Золотая чаша - Генри Джеймс

собственном опыте, что всякое сильное чувство таит в себе не только радости, но и муки, а также, что тревоги и страдания лишь заставляют острее ощущать свою страсть. Она ни на минуту не сомневалась в силе своей любви к мужу, а внезапное напряжение чувств, если вдуматься, всего-навсего означало, что Мегги в полной мере ощутила всю силу страсти, как сплошь и рядом случается с тысячами женщин. А почему бы и нет? Она имеет полное право! Если, по зрелом размышлении, у нее не возникнет никаких соображений против этого? Наиболее весомым доводом против могла быть возможность каких-либо неудобств или неприятностей для других, особенно для тех других, что никогда не причиняли неудобств ей самой своими эгоистическими страстями; но ведь можно принять меры, исключающие риск подобных последствий, стоит только не терять головы и правильно разыграть свою роль.

Княгине мало-помалу становилось все яснее, что она давно уже не использует в полной мере свои умственные способности. То же, что и с танцами: когда-то она любила танцевать, но давно не бывала на балах и теперь лишь очень смутно могла припомнить знакомые движения. Грубо говоря, нужно снова начать ездить на балы, вот лучшее лекарство. Нужно вытащить из укромных уголков убранные на хранение драгоценные безделушки, достойные торжественного выхода в свет, – а их запас, без ложной скромности, был у нее не из самых маленьких. Нетрудно представить себе, как Мегги, улучив минутку и прикрывая от сквозняка ладонью огонек свечи, пробирается на цыпочках к своему тайнику и видит, что ее сокровища вновь засверкали робким, но отчетливо различимым блеском. Собственно говоря, эта картина как нельзя лучше отражает то, что происходило сейчас в душе Мегги, всячески старавшейся обуздать свои взволнованные чувства и в то же время находившей известное удовольствие в необходимости справляться с кризисом собственными силами.

Нужно, однако, отметить, что Мегги было бы трудно – во всяком случае, поначалу – определить, проявлением ли самоконтроля или, напротив, открытым выражением чувств следовало считать ее поступок в день возвращения мужа с его спутницей после поездки в Мэтчем. Ибо это был, безусловно, поступок. Америго наверняка покажется странным, что она предприняла какие-то немедленные действия, пусть даже нарушение традиций состояло лишь в том, что он, вопреки ожиданиям, не застанет ее на Итон-сквер. Ему, как ни странно, придется ехать домой, чтобы увидеть ее и обнаружить, что она дожидается его почти что демонстративно, и уж во всяком случае нетерпеливо и независимо. Всего лишь мелкие изменения, робкие попытки интриги, но для Мегги, как мы видели, они были окрашены сильнейшей целеустремленностью. На поверхностный взгляд жена, поджидающая у камина возвращения мужа из недолгой поездки, может показаться самой естественной картиной на свете – что же еще ей делать? Простое дело, и все же омраченному воображению Мегги представлялось, что она сумела выполнить все поставленные перед самою собой задачи.

Она проверила свою мысль, и проверка подтвердила остроту ее мысли. В том-то и вся суть: она больше не играет тупыми, никчемными инструментами, которые ничего не режут. По десять раз на дню перед ее мысленным взором возникал образ сверкающего клинка, заставляя пуще прежнего зажмуривать глаза, внушая отчаянное желание обмануть себя шумом и движением. Она всего-навсего прокатилась однажды в среду на Портленд-Плейс вместо того, чтобы остаться на Итон-сквер, твердила Мегги про себя снова и снова, совершенно нет причин придавать столь обыденному событию глобальное историческое значение. Но она ничего не могла с собой поделать; в мозгу у нее занозой засело, что ни один из совершенных в прошлом поступков не повлияет так сильно на всю ее дальнейшую жизнь каким-то невыясненным доселе образом, – в том числе, может быть, даже тот, совершенный некогда в золотом Риме, когда она ответила согласием на предложение Америго.

И все же, припадая к земле испуганной тигрицей, Мегги не планировала никаких безрассудств, ничего бесповоротного, ничего потрясающего основы; она сама придумывала для своего поведения издевательские клички, высмеивала саму себя, всячески стараясь принизить значение случившегося. Просто ей захотелось приблизиться к чему-то, что она даже наедине с собой не могла, не хотела определить словами; а уж насколько ей удастся подступиться к этому загадочному нечто, никак нельзя было вычислить заранее. И пусть сколько угодно множатся смятение и умолчания, это не мешает ей проживать заново любую – на выбор – из прошедших минут, смакуя непривычную свежесть отношений, достигнутую таким простым способом – она всего только впервые в жизни сумела удивить своего мужа. Скромное достижение, зато ее собственное, и весь этот пассаж так и стоял у нее перед глазами, словно огромная картина на стене будничной повседневности: любуйся, сколько душа пожелает.

В ретроспективе картина распадалась на ряд отдельных моментов, и каждый из них можно было рассматривать сам по себе, примерно так, как зритель в ложе созерцает понравившуюся пьесу. Некоторые моменты выступали особенно ярко, и Мегги перебирала их, словно твердые жемчужины, нанизанные на нитку – именно те, что имели место перед самым обедом, который состоялся очень поздно, уже около девяти, поскольку Америго все-таки сильно задержался с возвращением. В этот промежуток времени произошло, на самом деле, довольно много разных событий, и Мегги в воспоминаниях четко отделяла одно от другого. Много времени спустя она говорила, что все предыдущее слилось для нее в сплошное пятно, как бывает в часовне при рассеянном свете лампадки, едва пробивающемся сквозь пелену благовонных курений. Несомненно, чаще всего вспоминался главный, самый первый момент: странная короткая тщательно отмеренная пауза, которую она совершенно не планировала, но – как долго? узнает ли она когда-нибудь, как долго? – никакими силами не могла прервать. Мегги находилась в маленькой гостиной, где она всегда «сидела».

Вернувшись наконец домой, она с расчетом переоделась к обеду. Просто удивительно, сколько всего она делала с расчетом в течение этого маленького инцидента, которому придавала такое безмерное значение. Он приедет поздно… Он приедет очень поздно – это одно Мегги знала наверняка. Оставалась еще и такая возможность: приехав с Шарлоттой прямо на Итон-сквер и узнав, что Мегги уехала, он решит остаться там. Мегги не стала оставлять для него записки на этот случай: вот еще один из тончайших нюансов ее решительности, хотя в результате возвращение Америго могло задержаться еще больше. Он мог подумать, что она уже пообедала; мог остаться там специально, чтобы доставить удовольствие ее отцу накопившимися рассказами. Ему и раньше случалось идти на жертвы ради этой благой цели, иногда даже лишая себя возможности лишний раз переодеться.

Сама Мегги на этот раз воздержалась от подобных жертв. За время,