Золотая чаша - Генри Джеймс

class="p1">При этих словах Фанни вскочила, словно желая отряхнуться от столь противоестественного явления. Но она осталась стоять на слабо освещенной лестничной площадке. Полковник, неизменно сухощавый и поджарый, с характерной белизной горных снегов в области галстука, жилета и воротника рубашки, наблюдал за женой, и оба они в этот поздний час, посреди притихшего дома, могли сойти за парочку авантюристов, которых носит по всему свету и которые в трудную минуту решились искать себе полночного пристанища в каком-то Богом забытом углу. Взгляд Фанни машинально скользил по картинам и безделушкам, чересчур обильно украшавшим стены лестницы и площадки и в силу долгой привычки уже не способных вызвать ни приязни, ни сожаления у своих владельцев.

– Я вполне могу вообразить, как все у них получилось, – сказала Фанни. – Понять это очень легко. Но я не хочу оказаться неправой, – воскликнула она тут же. – Ни в коем случае не хочу оказаться неправой!

– Ошибиться, ты хотела сказать?

Ничего подобного! Она прекрасно знала, что хотела сказать.

– Я никогда не ошибаюсь. Но – мысленно – я совершаю преступления. – Она заговорила с большим чувством: – Я – ужасный человек. Иногда мне как будто становится безразлично, что я сделала или о чем думаю, воображаю, чего боюсь, с чем смиряюсь. Когда я чувствую, что сделала бы то же самое снова, что я и сама способна совершить что угодно!

– Дорогая! – вставил полковник, перебивая ее пылкую речь.

– Да, если бы ты довел до того, что во мне проснется моя «натура». Но, к счастью для тебя, до этого пока ни разу не доходило. Но я ни в коем случае не хочу защищать их или оправдывать, – объявила она внезапно.

Ее собеседник призадумался над этими словами.

– От чего же их защищать? Ведь ты, похоже, окончательно уверилась, что они ничего предосудительного не совершили.

Фанни слабо встрепенулась.

– Просто я неожиданно испугалась. То есть встревожилась: вдруг Мегги что-нибудь такое подумает.

– Но ведь, по твоим словам, вся суть как раз в том, что Мегги ничего такого не думает?

И снова Фанни ответила не сразу.

– В этом совсем не «вся» суть. Я вообще уже не знаю, можно ли тут увидеть «всю» суть. Столько всего носится в воздухе…

– Ах, в воздухе! – суховато вздохнул полковник.

– Но ведь то, что носится в воздухе, рано или поздно всегда спускается на землю, правда? А Мегги, – продолжала миссис Ассингем, – очень своеобразная девочка. Раз уж я сегодня столько всего увидела нового для себя, то и ее увидела тоже как-то по-новому, сама толком не знаю, почему.

– Почему бы это? – И так как жена промолчала: – Были какие-то признаки? Она держалась не так, как обычно?

– Она всегда необычная, настолько не похожа на других, что трудно было бы заметить, если она вдруг станет не похожа на саму себя. Но глядя на нее, – заметила Фанни после короткой паузы, – я начала по-другому о ней думать. Она отвезла меня домой.

– Домой, сюда?

– Сперва на Портленд-Плейс. Захватила меня с собой, уезжая от отца; она ведь иногда все-таки оттуда уезжает. Это чтобы нам с ней не расставаться подольше. Но она не отпустила экипаж и после того, как угостила меня чаем, сама приехала со мной сюда. Тоже чтобы подольше побыть вместе. Потом отправилась домой, хотя я передала ей записку от князя о том, что они с Шарлоттой собираются приехать, если успеют, на Итон-сквер к обеду, и Мегги предлагалось тоже остаться. Ты же знаешь, у нее там все есть, одежда и прочее.

На самом деле полковник этого не знал, но постарался проявить понятливость.

– Ты хочешь сказать, у нее нашлась бы смена одежды?

– Двадцать смен, если угодно. В сущности, Мегги наряжается для своего отца не меньше, чем для себя или для мужа. И всегда так было. У нее есть своя комната в доме, совсем как до замужества, и точно так же у малыша там имеется вторая детская, и миссис Нобль, приезжая с ними, чувствует себя там совершенно как дома. До такой степени, что если бы Шарлотта захотела пригласить каких-нибудь своих подруг, ей было бы попросту негде их разместить в собственном доме.

Это Боб Ассингем вполне мог оценить, ибо ему и самому приходилось прилагать немало усилий, чтобы размещать у себя гостей с наименьшими затратами.

– Мегги с ребенком настолько там распространились?

– Мегги с ребенком настолько там распространились.

Ну-ну, подумал полковник.

– Действительно, довольно чудноW.

– Вот и я о том же толкую. – Фанни, видимо, была благодарна за удачно подсказанное слово. – Я больше ничего не говорю, но это определенно «чудноW».

Прошла минута, прежде чем полковник уловил скрытый смысл ее слов.

– «Больше»? Что же тут может быть «больше»?

– Могло быть так, что она несчастна, вот и утешается по-своему. Потому что, будь Мегги и в самом деле несчастна, – рассуждала миссис Ассингем, – именно так она и стала бы утешаться. Но как может она быть несчастной, ведь, я абсолютно убеждена, она по-прежнему обожает своего мужа?

Полковник позволил себе слегка раскинуть мозгами.

– Ну, раз уж она так счастлива, в чем тогда дело, скажи, ради бога?

Жена так и вцепилась в него:

– Значит, по-твоему, она все-таки втайне страдает?

Но Боб Ассингем только развел руками:

– Дорогая, тебе лучше знать. Я тут ничего не могу предположить.

– Какой ты гадкий! – Судя по ее тону, подразумевалось, что обычно он не настолько гадкий. – Ты сам признал, что все это «чуднó».

И снова ей удалось ненадолго удержать его внимание.

– А что, Шарлотта жаловалась на нехватку места для своих гостей?

– Нет, насколько мне известно, ни единым словом. Это не в ее привычках. Да и кому бы она стала жаловаться? – прибавила миссис Ассингем.

– Так ведь ты всегда у нее под рукой?

– Ах, я! Мы с Шарлоттой в последнее время… – Она умолкла, давая понять, что эта страница закрыта и говорить тут больше не о чем. – И все-таки, видишь, я отдаю ей должное. Я все больше и больше понимаю, какая она необыкновенная.

На лицо полковника легла тень, словно эхо от звука этого эпитета.

– Если все они вместе и порознь такие необыкновенные, почему бы нам не умыть руки, и ну их совсем?

Но Фанни отреагировала так, словно нынешние их заботы были слишком реальны для столь неуместного возвращения к легкому тону. Грозно сверкающие глаза ясно указывали на состояние нервной системы миссис Ассингем, и полковник поспешил отступить, нащупывая более твердую почву. Прежде он говорил с точки зрения простого человека, но теперь ему следовало стать чем-то большим.

– Ну, тогда у нее, то есть