Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

управлять вместо больного короля, чем его дяди или кузен Жан Бургундский, в силу более близкого родства с королем. Парламентскому чиновнику убийство без суда столь высокопоставленного лица кажется опасным преступлением. В этой связи весьма показательна реакция Никола де Бая на обнародование оправдательного трактата Жана Пти. Как уже говорилось, Парламент был в стороне, поскольку дело не было возбуждено, да и не могло быть уголовного дела против кузена короля, ибо при любом решении дела оно нанесло бы непоправимый ущерб королевскому дому Валуа. Тем не менее парламентарии были приглашены во дворец Сен-Поль, где в течение четырех часов Жан Пти излагал аргументы в пользу тираноборчсства. Был во дворце и секретарь, и его запись — одно из двух дошедших до нас свидетельств современников об этом событии[447]. Но ценно не только это, ценность представляет реакция секретаря на сложные ученые построения «мэтр теологии из области Нормандия»; секретарь поразительно точно изложил суть четырехчасовой речи, уместив ее в две строки: «Сказал, что по разумной и справедливой причине он приказал убить герцога Орлеанского н должен быть за это окружен и обласкан любовью, почестями и богатством» (8 марта 1408 г.)[448]. Когда во Франции полыхала гражданская война и преступления множились лень ото дня, де Бай не строит иллюзий о возможности примирения в стране, где убийство брата короля не только не наказано, но и оправдано: «И это был пятый мир в ходе распри сеньоров из-за смерти герцога Орлеанского, брата короля, отчего королевство пребывает в погибельном разорении и опустошении» (16 марта 1415 г.).

Насилие свершилось в среде знати и породило гражданскую войну, затронувшую все общество в виде налогов, поборов, грабежей, убийств, но оно и обольстило общество. Не случайно события восстания кабошьенов в Париже в 1413 г. Никола де Бай ставит в контекст царящего в обществе тотального насилия. Он не сочувствует Пьеру де Зессару, королевскому прево Парижа и «суверенному правителю финансов королевства», поскольку тот «имел власть в войнах и раздорах и спорах, которые два-три года длились в королевстве», пытавшемуся за надежными стенами замка Сент-Антуан укрыться «от гнева народа». Секретарь потрясен тем, что «мясники» захватили в доме Дофина герцога дю Бара, брата королевы, графа де Даммартена, детей сеньора де Буасси и отвезли их в замок Артуа, принадлежащий Жану Бургундскому, «как заключенных». В отличие от других современников, Н. де Бай упоминает, помимо казни Пьера де Зессара, только об убийстве еще двух человек — приближенных Дофина, хотя жертв было больше, но это не от равнодушия. Для секретаря допустимость брать в заложники столь знатных людей была уже достаточно вопиющим беззаконием, и последующие убийства не меняли общей картины беспорядка в обществе (28 апреля 1413 г.).

Симптомом кризиса для секретаря было не только использование насилия и его оправдание для достижения политических целей, но и всякое насильственное действие, в том числе и смещение высокопоставленного чиновника или иное резкое изменение, поскольку он усматривал в таких акциях попрание законов иерархии, хотя, безусловно, имела место и чиновничья солидарность. Два громких дела этого периода в отношении высших чиновников государства трактуются И. де Баем как звенья одной цепи насилия и нарушения установленного порядка. Речь идет прежде всего о падении всесильного мажордома королевского двора Жана де Монтегю, ставшего жертвой мести Жана Бургундского за недополучение земных благ в благодарность за убийство брата короля[449]. Описывая арест и казнь его, Н. де Бай вновь обращает внимание на разительный контраст между высоким положением жертвы и плачевным концом: «Жан де Монтегю рыцарь и главный мажордом двора короля, ранее секретарь и нотариус его… через любовь или склонность и открытость короля и сеньоров королевского рода управлял всем двором короля, королевы и Дофина, был суверенным правителем финансов короля, и не только там, но и в домах дядей и кузенов короля имел большой авторитет, и особенно в доме герцога Берри был выше всех, и был первым и главным в Королевском совете… и получил много земель во многих частях королевства и построил дворец, названный Малькусси, в 8–9 лье от Парижа, очень красивое строение, и за два года построил монастырь целестинцев, так хорошо обустроенный во всех отношениях, что просто чудо… и это все стоило более 200.000 франков; этот Монтегю был схвачен… и посажен в Малый Шатле… перед толпами народа обезглавлен, и голову оставили на эшафоте, а тело повесили на виселице» (19 октября 1409 г.). И то, что секретарь никак не пытается объяснить столь неожиданное падение, говорит о его сомнении в обвинениях в злоумышлении против жизни Карла VI того, кто принадлежал к славной когорте реформаторов-«мармузетов», отдавших все силы и знания укреплению королевской власти в обществе[450].

32. Вступление войск в Париж (Национальная библиотека, Париж)

Второе громкое дело касалось Никола д'Оржемона, обвиненного арманьяками в заговоре с целью убийства герцога Беррийского.

И хотя Н. де Бай, будучи каноником церкви Парижа, присутствовал на чтении приговора, он не верит ему, во всяком случае, поражен контрастом между положением заговорщика и вменяемым ему обвинениям: «Никола д'Оржемон, сын Пьера д'Оржемона, который долго был советником заседаний Палаты (Парламента) и затем мэтром Палаты счетов, каноником Парижа, деканом Труа, архидиаконом Амьена, каноником Сен-Жермен-л'Оксеруа в Париже и Шампо в Бри… который имел в свое время очень большой авторитет и был одним из самых богатых клириков Франции, как говорили, был сегодня привезен в залу капитула Парижа… в его присутствии (соучастники) были обезглавлены, а он отвезен в Шатле… и отдан капитулу Парижа… и в присутствии очень большого числа людей был низведен в положение диакона. Затем было объявлено, что он подозреваем и уличен в оскорблении величества и лишен всех должностей и церковных бенефициев, и осужден к вечному покаянию на хлебе скорби и воде печали (a pain de doleur el eau d'angoisse) и содержанию в тюрьме… Ранее Королевским советом он был приговорен к 80.000 экю штрафа королю и лишен всех королевских должностей, учитывая его признание в присутствии короля Сицилии и герцога Беррийского, как говорили, добровольного… и все это является удивительным (merveilleuses), учитывая авторитет, который имел… до этого признания» (30 апреля 1416 г.). Не то чтобы Н. де Бай не верил в добровольность признания могущественного и богатого человека, он просто знает о ненависти арманьяков к нему, усматривая здесь черты кризиса общества, где не застрахован никто и все возможно[451]. Так секретарь выразил свое представление о состоянии общества, в котором стали возможны политические убийства, падение всесильных чиновников