Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

степени выражено резкое неприятие толпы и людей «низкого сословия» (menu peuple), предстающих в его описаниях виновниками наихудших событий. Отрицательное отношение секретаря к массе людей, к толпе, пытавшейся вершить важные дела, имеет глубокую связь с парламентской этикой, с ее приоритетом совета мудрых[459]. «Мелкий люд» (буквально menu peuple) — это у секретаря вовсе не бедные низы, это сбившиеся в массу «самозванцы», без права и полномочий позволяющие себе вмешиваться в политику, поэтому именно на них ему удобнее всего сваливать вину и за погромы арманьяков в Париже летом 1418 г., и за недоброжелательные слухи о Карле Валуа осенью 1429 г., и за все неудачные действия властей. Оправдывая бургиньонов, Клеман де Фокамберг всю вину за резню в Париже в 1418 г. сваливает на «мелкий люд». Даже вступление войск Жана Бургундского он относит на их счет, ибо это «9–10 человек низкого сословия (de petit estat) тайно открыли ворота Сен-Жермен-де-Пре войскам» (29 мая 1418 г.). Кстати, эта трактовка противоречит однозначно пробургиньонской позиции, приписываемой секретарю, хотя он все 18 лет и продолжал работать при англо-бургиньонах. И уж конечно именно эти люди были инициаторами, по К. де Фокамбергу, расправ над арманьяками в тюрьмах: «Большинство было из людей низкого сословия, ворвавшихся в тюрьмы вопреки воле бургиньонов» (12 июня 1418 г.). Последний мощный всплеск политических репрессий также приписывается им «мелкому люду Парижа» (20 августа 1418 г.), что проскользнуло и в клятве, данной Жаном Бургундским, не допускать того, что «недавно совершили в Париже люди низкого сословия (menuz peuple et de petit estat)» (30 августа 1418 г.). На помощь этих людей, по мнению секретаря, рассчитывал и Карл Валуа, осаждая Париж в сентябре 1429 г. (8 сентября 1429 г.), и отказ парижан пойти на такое предательство выглядит у него разумным поступком. Наконец, вступление войск Карла VII в Париж предстает в описании преемника Клемана как подлинно законное, поскольку не было какого-либо участия людей «низкого положения», а ворота открыли «добрые жители Парижа» (13 апреля 1436 г.).

Так во взглядах гражданских секретарей личность противопоставлена толпе, народ — черни, и главной заботой суда представлена зашита миролюбивых и законопослушных подданных короля. Можно сказать, что парламентариям было свойственно специфическое человеколюбие, в его гуманистической и недемократической трактовке.

§ 6. Судьбы гуманистов на службе государства

Имена обоих гражданских секретарей Парижского Парламента вписываются ныне историками в важнейшую страницу культуры рубежа XIV–XV вв. — формирование раннего гуманизма во Франции. Сама проблема раннего гуманизма, его истоков, глубины и перспективы приобретает все большее число сторонников и исследователей, хотя и остается оспариваемой приверженцами старой периодизации, где начало Ренессанса во Франции отнесено к концу XV в.[460]

Не вдаваясь в детали этой проблемы, ограничимся неопровержимыми фактами: на рубеже XIV–XV вв. во Франции под влиянием Италии, в первую очередь Петрарки, возникает узкий ученый круг приверженцев античного наследия. Практически все они были знакомы друг с другом, находились в переписке, имитируя в ней античные образцы эпистолярного жанра и общественного резонанса частных писем, все они были однокашниками и выходцами из университетов Парижа и Орлеана[461]. Здесь царил культ Вергилия и Цицерона, здесь искали и собирали рукописи античных авторов, здесь Сенеку цитировали не реже Августина. Отличительной особенностью ранней гуманистической культуры во Франции, определяющей интерес к данной проблеме в нашем исследовании, является внешне парадоксальный факт: приверженцы раннего гуманизма находились не столько на ученых кафедрах, сколько в органах власти — в Канцелярии, в Парламенте, в Шатле. Именно в этих институтах власти оказались востребованными новые идеи, служившие укреплению королевской власти, под чьей опекой они развивались и крепли. И как бы ни трактовать вопрос о преемственности этой ранней гуманистической культуры и последующего французского Ренессанса, ясно одно: придворный характер французского Ренессанса, роль монархии в его становлении были заложены уже в этот ранний период и вытекали не из стремления французских королей имитировать античное меценатство и заполучить блеск и роскошь итальянского искусства Ренессанса, а из связи гуманистической этики и культуры с потребностями формирующегося во Франции государства[462].

Судьбы первых французских гуманистов оказались сродни самой ранней гуманистической культуре: все они были в большей или меньшей степени драматичны, как трагичен был контраст между высокими идеалами гуманистической этики и кровавой реальностью во Франции начала XV в. Вместе с тем принадлежность первых французских гуманистов к институтам королевской власти обеспечила им и долгую память, и плодотворную преемственность, и развитие их идей.

Судьбы двух гражданских секретарей, вписанные в историю Парламента и в контекст парламентской этики и культуры, дают нам редкую возможность проникнуть в тайну «человеческого в истории», тем более что вопреки обилию парламентских архивов составить приблизительную биографию большинства парламентских чиновников не представляется возможным[463].

Итак, начнем с биографий двух гражданских секретарей[464].

Никола де Бай родился около 1364 г. в семье крепостного (de condition servile) Колесона Ле Крантина в местечке Бай в области Шампань и был назван именем отца. Малолетний Колесон и его сестра Маргарита вскоре осиротели: их отец умер в 1368 г., а их имущество было отдано под опеку, однако доходы и движимость были в распоряжении матери, Марии Ла Крантинат. Готье де Конфлан, сеньор де Бай, принял участие в судьбе детей, в частности, по мнению А. Тюетэ, именно он посоветовал Колесону избрать путь клирика и помог получить начальное образование в приходской церкви, продолженное затем в Суассоне. Около 1380 г. Колесон де Бай становится стипендиатом Коллежа Бовэ в Парижском университете, где стал последовательно магистром искусств и бакалавром канонического права. Здесь же, в Коллеже Бовэ, Колесон отличился своим усердием и инициативой, войдя с 1398 г. в состав административного совета, здесь начал вести первый дневник. Затем он продолжил образование в университете Орлеана, где получил степень и в гражданском праве. Таков был, напомним, оптимальный путь вхождения в парламентскую среду — иметь степень обоих прав (in utroque). Но прежде чем попасть в верховную судебную палату, Колесон Лe Крантина дважды добивается свидетельства об освобождении от крепостной зависимости: 15 сентября 1373 г. и 5 марта 1380 г. еще под своим именем. В 1397 г. молодой человек меняет имя: Колесон Ле Крантина становится Никола Крантом, а в последние годы XIV в. добавляет — де Бай. С 1399 г. в возрасте 34–35 лет он — адвокат Парижского Парламента, а когда 3 августа 1400 г. умер гражданский секретарь Жан Виллекен, Никола де Бай, «магистр искусств, лиценциат гражданского права, бакалавр канонического права, каноник Суассона, кюре Монтиньи-Ланку», избирается на эту должность 80 голосами парламентских чиновников. Отныне его жизнь связана с историей Парламента[465].

За 16 лет службы в должности