Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

получить решения, так и слушания дел» (23 февраля 1402 г.). Н. де Бай упоминает о людях в связи с разнородными событиями: эпидемия простуды в Париже, «так что едва можно было найти кого-то, будь то богатый или бедный, и особенно в Париже, кто не болел бы этой болезнью» (26 апреля 1404); природная стихия, получающая «человеческое измерение»: «И если Бог в своей милости не взглянет на свой бедный народ, плоды земли будут в большой опасности, из-за чего народ, хотя и много трудится, получит воздаяния лишь по грехам нашим» (12 июля 1404 г.). И конечно, о людях вспоминает секретарь в холодную зиму 1408 г., причем о людях простых, небогатых и неимущих: «Из этого можно представить себе, в каком положении находились бедные люди, у которых нет ни хлеба, ни вина, ни денег, ни дров, но лишь нехитрое ремесло да куча детей» (27 января 1408 г.). Тогда же он замечает, что несмотря на разрушение мостов и домов «чудесным образом никто не погиб» (31 января 1408 г.).

Люди становятся мерилом и бедствий гражданской войны у Н. де Бая, который считал человеческие жертвы равным по значимости ущербом стране от войны наряду с ущемлением королевской власти. Для секретаря Парламента посягательство воюющих сторон на право короля объявлять войну было наивысшим преступлением, и тот факт, что он ставит в один ряд с этим человеческие страдания, показывает, насколько в парламентской среде сформировался тот гражданский гуманизм, который сближал парламентариев с кругами первых французских гуманистов[456]. Этому сближению способствовала сама сущность работы суда, призванного в большинстве случаев защищать интересы людей, их обыденные нужды и дела. Как бы ни были приблизительны и символичны приводимые секретарями цифры жертв войны, само их использование для доказательства пагубности этого явления отнюдь не случайно. В самый разгар гражданской войны Н. де Бай описывает положение в стране и основное внимание уделяет людям, особенно простым людям, страдающим невинно: «По причине войны между сеньорами… были убиты или умерли в королевстве с обеих сторон 20 тысяч человек всех сословий, как от оружия, так и иначе… нищетой и нуждой, из-за жары и неурожая… и из-за страданий, которым подвергаются бедные люди, женщины, дети и мужчины, умершие или умирающие во всех городах и поселениях королевства в очень большом количестве». В этом рассуждении секретаря стоит обратить внимание на то, что он не делает различий в жалости между жертвами обеих воюющих сторон и не дозирует ее по сословиям, для него в этом все люди равны и равно заслуживают страдания. Его поражает озверение людей и жестокость политических расправ, попирающая все человечески заповеди. Так, описывая здесь же расправы в Париже над арманьяками, он обращает внимание на небывалую прежде жестокость, вызванную именно политической разделенностью общества: «Много людей убито в тюрьме Шатле в эту зиму… из коих многие были оставлены там умирать с голоду, как говорили, и их лишали исповеди… и мертвых отвозили в повозках, совсем голыми… и едва забрасывали землей… И в итоге, какого бы сословия они ни были, будь то королевского рода, рыцарь, барон, горожанин, клирик, бедный или богатый (petit et grant) пребывали под угрозой жизни и имущества» (30 мая 1411 г., 27 августа 1412 г.).

Сострадание секретаря к людям не зависело от сословной принадлежности: описывая взятие бургиньонами Бомона-сюр-Уаз, он отмечает, что было убито, «как говорили, 28 человек» (13 августа 1416 г.); или, записывая обсуждение действий против банд грабителей, он отмечает, что «они проносятся по королевству, убивая людей всех сословий» (16 августа 1416 г.).

В целом взгляды Никола де Бая были более последовательно гуманистичными, чем взгляды его преемника. При этом он не одобрял действий участников восстания кабошьенов и неприязненно относился к требованиям толп парижан (8 августа 1413 г.).

Его преемник также уделял внимание людям во всех перипетиях кровавых событий. Особый интерес представляет используемая им формула при сообщении об обороне, сдаче или освобождении городов и крепостей: «город и жители», как равновеликие и не тождественные величины. В период расправ над арманьяками обсуждается способ успокоить «город и жителей» (31 мая 1418 г.); перед угрозой английского наступления решается, как «поддержать город и жителей в добром суде, мире и спокойствии» (15 сентября 1418 г.); накануне сдачи Руана англичанам Парламент думает о «сохранении Парижа и жителей» (18 января 1419 г.), как о спасении «Руана и его жителей» (20 декабря 1418 г.) и всего «королевства и его подданных» (17 января 1419 г.). На одно из первых мест секретарь ставит людские страдания и жертвы как главный аргумент при осуждении чьих-то действий: расправы бургиньонов в Париже, несмотря на пробургиньонские симпатии секретаря, осуждаются им: «В ходе этих волнений (commocion) было убито около 80–100 человек, среди них 3–4 женщины, как говорили» (20 августа 1418 г.). В то же время, осуждая действия арманьяков, он самым веским обвинением считает ущерб, наносимый людям: так, в результате передачи Ланьи графу д'Арманьяку «были убиты и понесли ущерб многие жители города» (12 сентября 1418 г.), а подошедшие к Парижу войска арманьяков «подожгли многие дома в пригороде Сен-Жермен-де-Пре… и убили 4–5 человек» (13 сентября 1418 г.).

Для Клемана де Фокамберга, как и для его предшественника, характерно сострадание к людям, о которых он находил случай упомянуть. Так, вступление в Париж победивших при осаде Мелёна войск королей Франции и Англии, сопровождавшееся праздником, у Клемана вызывает приступ жалости к парижанам, которые старались украсить город и изобразить радость: «Улицы были украшены очень торжественно исходя из возможностей и запасов горожан, простолюдинов (manants) и жителей, которые очень сократились во всех отношениях, как в количестве людей, так и в имуществе из-за войн и смертности» (2 декабря 1420 г.). Обнищание Парижа при англо-бургиньонах было поразительным, и секретарь со временем все настойчивее это подчеркивает[457]. Так, процессия «ремесленников и жителей, женщин и маленьких детей из Вильжюив и 4–5 соседних деревень» в праздник Св. Варнавы вызывает у него слезы жалости: «Одни несли реликвии и кресты… другие оружие из боязни врагов, которые постоянно нападали и наносили им ущерб… к состраданию тех, кто видел эту процессию, так что с трудом можно было на нее смотреть без слез» (11 июня 1428 г.). Даже вызывавшие простое любопытство необычные явления у секретаря описаны с жалостью, например, родившая на свет сиамских близнецов жена ремесленника, на которых люди ходили поглазеть как на диковинку, вызвала у Клемана скорее жалость, поскольку она «так тяжело рожала» (6 июня 1429 г.)[458].

Внимание к человеческим жертвам и страданиям характерно для Клемана де Фокамберга в той же мере, что и для его предшественника. Однако у него в большей