Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

и гражданская война, и его обвинения относились скорее к нравственной стороне политического насилия, захлестнувшего страну[452].

Причиной гражданской войны, вследствие которой «никогда прежде не жили в такой опасности», он считает коррозию нравов и ущемление правосудия: «И каковы беды (meschiez), какие опасности, несчастья и несообразности, какие преступления и грехи произошли от этого, происходят и будут происходить, станет понятно из следующего: главная причина всего, что перечислено, есть отсутствие (defaut) справедливости по отношению к Богу через богохульства ужасающие, которые имеют хождение в королевстве, (привычка. — С.Ц.) оскорблять и поносить Бога первым делом, даже среди самых высоких (les plus grants), как среди судей, так и среди людей церкви, и другие грехи несказанные (nondicibles), а также отсутствие справедливости по отношению к себе и к самым близким и подданным. Ибо наши суды, я подозреваю, из числа тех, о ком говорил Пророк: "И вся праведность наша как запачканная одежда" (9 сентября 1410 г.). Трактуя гражданскую войну в духе проповедей Жана Жерсона, предвидевшего задолго до ее начала ужасные последствия для общества распространившихся богохульств и ругательств, Н. де Бай отрицает за обеими воюющими сторонами право на оправдание насилия благими целями, считая войну в любом случае наихудшим злом и наказанием за грехи[453]. Как человек церкви и чиновник, он не признавал силу аргументом и вообще относился к ней как к опасному искушению. Защищая архивы Парламента от размещавшихся в Париже войск, он выразился предельно откровенно: «Ибо сила оружия может победить разум» (16 сентября 1410 г.).

Разум против оружия, закон против произвола, порядок против анархии — такой путь выхода из кризиса видит парламентский чиновник посреди распространившегося в стране тотального насилия.

В более сложных обстоятельства, в которых оказался Клеман де Фокамберг, те же идеи получили любопытную трансформацию, раскрывающую глубокую приверженность парламентария мирным способам решения конфликтов. Нет нужды повторять здесь его описание расправы в Париже над арманьяками летом 1418 г. Однако одна деталь в этом описании, не упоминавшаяся прежде, очень важна для понимания взглядов секретаря на насилие. Для него главным признаком законности и, значит, оправданности установления бургиньонского правления в Париже был тот факт, что само вступление войск герцога Жана Бургундского 29 мая 1418 г. обошлось без кровопролития, начавшегося позднее: «Все люди из дома короля и сеньоров, находящиеся в Париже, надели знаки герцога Бургундского и крест Св. Андрея, и также все горожане и жители, женщины и дети Парижа, которым в большинстве это вступление и приход были очень радостны и приятны. И не встретили воины в этот день никакого сопротивления и не был никто убит, кроме 2–3 человек» (29 мая 1418 г.). Так неприменение силы для него есть главный признак законности.

И это становится основным критерием оценок К. де Фокамберга разных событий: наличие или отсутствие насилия. Так, захваты королем Англии городов и крепостей, совершаемые юридически в пользу Карла VI, но у сторонников Дофина, секретаря не радуют, и он выражает это замечанием, что имело место насилие: взятие крепости Рынок в Мо совершено «силой и длительностью осады» (26 мая 1422 г.), города Пон-сюр-Сен — «атакой и силой оружия» (26 мая 1423 г.). В то же время в речи герцога Бедфорда, регента королевства, секретарь отмечает как достоинство его намерение действовать с помощью закона, а не силой оружия: «Милостью Бога больше, чем силой оружия и множеством воинов» (4 октября 1424 г.). А отвоевание герцогом Бедфордом городов и крепостей в Бри подаются как законные, раз «он встретил там довольно твердое подчинение, не совершая атак или военных акций» (3 августа 1429 г.).

Желая подчеркнуть неправоту действий войск Карла, секретарь считает достаточным аргументом применение ими силы, как в случае снятия осады с Орлеана («после многих атак и силой оружия» — 10 мая 1429 г.), или Жарго-сюр-Луар (14 июня 1429 г.). Однако по мере развития успехов войск Дофина и нарастания кризиса в «английской Франции» симпатии К. де Фокамберга склоняются в пользу Карла Валуа. И выражением этих симпатий становится утверждение о неприменении войсками Карла насилия как главном знаке законности их действий. Сразу же велел за коронацией Карла, записывая о готовящихся против него военных операциях, секретарь отмечает, что он и его армия «были приняты в Шалоне, Труа, Реймсе, Лане и многих других городах королевства, прежде ему не подчинявшихся», именно приняты добровольно, а не насильно вошли в них (25 июля 1429 г.).

Наконец, вступление войск Карла в Париж весной 1436 г. и падение англо-бургиньонского режима предстают как в высшей степени законная акция, раз «добрые жители Парижа открыли ворота… отдав город в доброе подчинение, и так почтенно действовали и вели себя добрые горожане и жители… без кровопролития или очень незначительного, так что это должно считаться скорее творением Божественным, чем человеческим» (13 апреля 1436 г.)[454].

Нельзя сказать, что парламентарии были единственными, кто не верил в святость оружия и не считал его аргументом в споре, но то, что они были в меньшинстве, не подлежит сомнению[455]. Никола де Бай и Клеман де Фокамберг были среди тех, кто не переставал утверждать: насилие ведет к краху, и лишь закон способен обеспечить мир и изобилие.

§ 5. Недемократичное человеколюбие

Во взглядах обоих гражданских секретарей обращает на себя внимание еще одна общая черта, однако ей трудно дать точное определение, и вынесенная в заглавие несколько парадоксальная формулировка тем не менее адекватно отражает сущность своеобразной позиции секретарей: их внимание к человеку, с одной стороны, и отрицательное отношение к людской толпе, массе, с другой. В этой бросающейся в глаза позиции секретарей можно увидеть синтез ряда черт, присущих парламентской культуре в целом: и предпочтение совету избранных, узкого круга посвященных, противостоящему неразумной толпе; и забота о подданных короны как опоре сильной королевской власти; и тяготение парламентариев к формирующейся на рубеже XIV–XV вв. во Франции ранней гуманистической культуре, в той ее части, которая служила интересам укрепления государства и формированию гражданского гуманизма.

Оба секретаря в любом общественном событии находят возможность отметить его влияние на людей. Так, знаменитое рассуждение Никола де Бая о конфликте Парламента с Палатой счетов интересно и тем, что он представил как антизаконную акцию действия чиновников Палаты счетов, сославшись на ущемление интересов подданных королевства «Встали около 9 часов и пошли к королю мои сеньоры Палаты и ради этого прервали заседание, где многие бедные и добрые люди искали и ищут приема и справедливости, которые из-за таких нужд были приостановлены, и не только сегодня, но уже много дней, как заседания Совета, где бедные люди должны были