Повесть о Чойджит-дагини - Чойджид Лин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как только [эрлики] сообщили это, прибыл белый человек и сказал:
– Он не совершил ничего такого, чтобы испытывать подобные муки. В своих бесчисленных прежних перерождениях он совершил много добрых дел, – однако не смог выложить белые камни исполненных добродетелей.
Явился также чёрный человек и доложил:
– Нет для него иного места, кроме ужасного ада. Вот куча грехов, накопленных им только в прошлой жизни, – и насыпал груду чёрных камней, величиной с гору.
Когда слуги-эрлики, как мухи на мясо, налетели на того человека и повели, он молвил:
37а – Если есть [здесь] человек, уходящий в мир людей, пусть передаст, чтобы не совершали, подобно мне, тяжких грехов, иначе час избавления от страданий для них не наступит. Сказав так, он ушёл.
Ом ма ни пад мэ хум.
Была также допрошена среднего роста красивая девушка, державшая в руках коралловые чётки и громко вслух читавшая мани. Она рассказала:
– Я – Номун-Дзула, дочь Сайн-Огулегчи. Из всех лам-учителей, приходивших к нам, не было ни одного, кто не знал бы меня. Собиралась стать монахиней, но меня ещё в детстве выдали замуж, и я лишилась такой возможности. Но я недолго жила в семье. 37б Всегда хотела стать монахиней. Я знала, что жизнь невечна и когда-нибудь умру. Как и всем [остальным], мне придётся отправиться в мир умерших. После смерти ничто не принесёт пользы, кроме [веры] в Учение. Сколько бы умных поступков [ты] ни совершил в бренном мире, всё бесполезно. Помня об этом, я тем, кто приходил ко мне – ламам, учителям, монахам, простым людям, хорошим ли, плохим ли или посредственным, – всем без различия, по мере возможности раздавала своё имущество в виде подаяния. Если приходили [ламы], дающие посвящение, руководство и святое Учение, а также люди, читавшие мани, я каждого усаживала на почётное место и выслушивала посвящение, руководство и учение и старалась вникнуть в них.
38а Великому всеведущему отшельнику Бэлгэ-Билигту я в течение шести лет дарила одежду, пояса, обувь и прочее. Получила от него одно или два посвящения. Полагая, что он настоящий тантрический лама и все его поступки – подлинные деяния будды, я не переставала верить в него, хотя некоторые люди и отступились от этой веры.
Я вместе с другими монахинями давала одежду каждому пришедшему к нам плохо одетому проповеднику. Если не могли дать одежду, то раздавали пояса, обувь и онучи. Когда за подаянием пришёл человек, прочитавший мани сто тысяч раз, я сама приготовила угощение 38б и подарила два нефрита и пять мер ячменя и произнесла необходимое благопожелание. Одному ламе, также читавшему [мани], поднесла целый [кусок] шерстяной ткани, приготовила жертвенное угощение и подарила книгу благопожеланий. И в дальнейшем, когда приходили ламы и учители, я совершала необходимые жертвоприношения. Они велели мне всеми силами помогать другим, и я не нарушала этой заповеди. За это люди стали называть меня "славной".
Выслушала поучение у ламы, наставлявшего в [необходимости] постов, и во время новогоднего праздника соблюдала пост. В удобное время совершила ещё множество [постов]. Когда мне исполнилось семнадцать лет, начала читать мани. 39а Прочитав их свыше десяти миллионов трёхсот тысяч раз, решила, что смогу [прочитать] сто миллионов раз, но неожиданно в возрасте сорока трёх лет прибыла сюда.
По словам ламы, у которого я прежде получила наставления, внешняя форма, голос и прочее, какими бы они ни казались – хорошими или плохими, – суть заблуждения собственного разума. В действительности ничего, даже ни на волос, не существует. Сегодня вы, Номун-хан и помощники, есть своё собственное воображение, свои формы. Это всего лишь иллюзия. На самом деле ничего не происходит. Если подумать, то ни материя, ни цвет, ни форма не существуют. 39б А поскольку ничего нельзя сварить, сжечь, разрубить или разрезать, то я и наблюдала [за всем] со спокойной душой.
Таковы мои добродетели, о которых мне известно. Теперь у меня дома остались три пашни, корова с телёнком, пять нефритов и двадцать один мешок ячменя. Пока я жила в доме мужа, двум моим старшим братьям не нравилось, что душа моя была неспокойна. Мои отец и мать уже умерли, и я не знаю, совершали ли они благие деяния.
Что же касается грехов, то во время уборки урожая у меня под руками и ногами могло погибнуть много червей и муравьёв. Вспомнив об этом, я покаялась. В тот же день я поссорилась с одной девушкой-монахиней. 40а Н о мы с ней, вдвоём, [тоже] покаялись. После этого я не совершала поступков, наносивших душевную обиду другим людям. Не перечила отцу и матери. С тех пор, как выслушала Учение, знала о пользе добра и вреде зла. Не думаю, что накопила много дурных деяний, и потому грех мой невелик.
Когда [она] рассказала это, Номун-хан молвил:
– О, дева! Ты была очень набожна и благонамеренна. Даже малым словом не смущала души людей. Помогала, почитала, совершала жертвоприношения и делала подарки проповедникам Учения. Всю жизнь избегала гордыни и тщеславия. 40б Исполнила необходимые благопожелания, которые приумножились и распространились. Этим ты заложила основу добродетели тела, речи и ума. Исполнение и накопление [благих деяний] и есть основа добродетели. Ты постигла своим разумом, что имеет форму и цвет, а что – нет. Ты поняла, что всё возникающее и видимое является призраком, вводящим разум в заблуждение, и в действительности не существует, а всего лишь кажется видимым. К этому тебя приучило созерцание. Размышляла ты и о причине отсутствия различия между видением и мыслью. Добродетель – это не творить зло. Поскольку созерцала ты недостаточно долго и основательно, ты смогла различить мой