Дневник полкового священника. 1904-1906 гг. Из времен Русско-японской войны - Митрофан Сребрянский

– «Капетана! пойдема».

И тащит меня за руку на двор прямо к наказанному солдату. Подвел и говорит мне:

«Капетана кули-кули ю, карабачи мею-ла», т. е. трубку я ему отыскал, воровства больше нет.

И, кланяясь почти до земли, он умолял простить солдата. Да, симпатичный. Это не то, что на прошлом ночлеге, где старик китаец так злобно смотрел на нас, что жутко становилось: и говорить с нами не пожелал.

Ах, вот уж кого мне ужасно жаль здесь, так это женщин и детей. Сердце разрывается, когда по приходе войска на ночлег очищают фанзы под постой. Обыкновенно только 1–2 фанзы оставляют незанятыми. И вот туда со всей деревни сходятся «бабушки»; идут целой толпой, опустив глаза в землю и держа в правой руке палку, без помощи которой они рискуют на своих изуродованных миниатюрных ножках упасть. На руках обыкновенно маленький: прижмется крепко к материнской груди и испуганно смотрит на чуждых пришельцев. За рубаху держатся еще двое-трое малышей и большей частью неистово ревут.

Смотря на эту картину, всегда неизменно вспоминаю, как во время моего раннего детства в нашем селе случился страшный пожар. И я, уцепившись за платье мамаши, все бегал за ней и ужасно кричал, озираясь на зловещее пламя и вообще испытывая невыразимый страх.

И вот теперь я вижу то же. Только страх этот внушает не пожар, а мы. От подобного сознания буквально мороз по коже дерет. И я стремительно бегу в отведенную фанзу, чтобы скорее замкнуться, не видеть. Но, конечно, нужно же и нашим воинам теплое помещение. Закон войны!

У нашего хозяина магазин. Каждый вечер, по закрытии лавки, приказчики собираются к нам в фанзу (с ними-то мы и спали вповалку на канах, и я с дрожью вспоминаю об этом); и вот начинается взаимное обучение языкам. Галдеж получается невообразимый, т. к. китайцы вообще громко говорят. Они учат меня своему счету, и я старательно твержу: «иго (1), лянго (2), санго (3), сига (4), уга (5), люга (6), тига (7), нага (8), тюга (9), шига (1О)» и т. д. Видя мои быстрые успехи, китайцы хохочут от удовольствия, приговаривая:

– «Шанго, капетана»

Со своей стороны они тоже учатся по-русски: спрашивают названия предметов и преуморительно их потом коверкают.

Лошади наши отдохнули. Все церковные и свои вещи я привел в порядок. И 8 марта, простившись с Ксенофонтом, мы с Михаилом отправились назад к полку. С нами едет пор. Бузинов и 20 всадников.

На ст. Гунчжулин мы узнали, что наша бригада с 11-й конной батареей прикрывает отступление 3-й армии и потому стоит позади всех войск, верстах в 20 от ближайшей позиции (трудная и опасная служба); что штабы бригады и полка находятся на станции Шуан-мяоцзы, верст на 75 южнее Гунчжулина, а 4 эскадрона ежедневно спускаются еще верст на 15 к югу в сторожевое охранение, где и перестреливаются с японцами и хунхузами.

От г. Чаянпо до ст. Шуан-мяоцзы мы ехали 2 дня среди массы отступающих войск, причем все встречавшиеся полки и артиллерия шли в полном порядке.

Среди одного полка идут пленные японцы, человек 80. Вид их не бодрее наших: тоже утомились. В руках палки, на поясах бутылки с водой. Вместе с нашими солдатами покуривают трубочки.

Павших животных, разлагающихся внутренностей, валенок, рваных полушубков, всякого тряпья, пустых жестянок и прочего хлама валялось по дороге такое множество, такая масса, что лошади пугались, и нас прямо начинало тошнить. На беду погода сразу стала теплая: солнце жгло так сильно, что все и таяло и разлагалось быстро.

Ночевали мы 2 ночи совершенно одни. Заезжали все в один двор, запирали все кругом и на ворота ставили часового.

Проехав ст. Сыпингай, мы едва не выкупались нечаянно в реке. Лед, казалось, растаял. Вода совершенно чистая. Послали одного солдата вперед. Он попробовал и доложил, что река мелкая, только по колени лошади. Тронулись гуськом. Я ехал почти последним. Первые два всадника перебрались благополучно, а третий вдруг скрылся наполовину в воду. Что такое? Оказалось, река-то глубокая, а только лед немного опустился, и мы его приняли за дно. Едва вытащили беднягу. Снял он валенки и вылил из них воду, как из ведра. Делать нечего: взяли мы немного вправо и с большим страхом и риском ежеминутно провалиться переехали все на другую сторону.

Часов в 6 вечера мы подъехали к станции Шуан-мяоцзы. Штаб полка помещается в будке, вижу 1-й эскадрон. Господи! Как же мы радостно все встретились! Точно родные. Как я привык к полку!

Пошли расспросы, что мы привезли нового. Но, к общему огорчению, хорошего нового мы ничего не привезли, а сплетен, что обычно ходят в тылу армии, навезли массу.

Я устроился по-прежнему с командиром полка. Причем оказалась пустая железная койка какого-то пограничника. Михаил постлал на нее соломы. И я, забыв все тревоги и скорби, заснул, как убитый.

Грустное было пробуждение 12 марта: привезли 2 убитых солдат (3-го и 6-го эскадронов). Похоронили недалеко от станции.

Около могилы я заметил небольшой шалашик из циновок. Заинтересовался. Вошел. И что же? На деревянной скамеечке лежит отрубленная человеческая нога, еще свежая. Очевидно, ее недавно ампутировали проходящие лазареты да и забыли зарыть. Велел закопать.

Пока дошел до своей будки, вся душа перевернулась. Целая площадь загажена падалью, внутренностями и проч. Что будет с нами, если мы здесь постоим еще несколько дней?

Все железнодорожные стрелки сняты. И на последние 3 поезда спешно грузят интендантский фураж, дрова, муку.

Вечером пришел приказ начинать жечь освободившиеся здания. И скоро запылали громадный каменный барак, деревянный мост, станционные будки; взлетел железнодорожный мост. Забушевала огненная стихия. Долго-долго с невыразимой грустью гулял я около своей будки при свете этого пожарища. Тяжело! Ложусь.

13 марта (ст. Шуанмяоцзы)

Сегодня воскресенье. Иду искать место для богослужения. День начался хороший, солнечный. Можно бы и на воздухе молиться, но не позволяли вонь и валяющаяся во множестве разная гадость.

Пришел я на вокзал. Здесь телеграфист сообщил мне, что при станции есть часовня, которая, кажется, еще цела.

Действительно, около пограничной казармы я нашел часовню. Двери открыты; одна половинка оторвана; икон нет; стекла выбиты; на полу валяется солома. Ничего; все-таки лучше, чем среди вони и мусора, и тем более, что перед часовней находилась целая площадка, почти чистая.

Сейчас же я пошел в 6-й эскадрон и взял людей. Через час все вычистили: и часовню, и площадку.

Объявил я о богослужении всему гарнизону. И в 12 часов дня, дождавшись прихода эскадронов из сторожевого