Магический мир. Введение в историю магического мышления - Эрнесто де Мартино

у традиционных коллективных образов не может распознать себя и оказывается в плену у безумных фантазий, ощущает себя частью среды мистических единений и симпатических связей, единство ее личности слабо по отношению к окружающему, миру и ей в некоторой степени свойственна двойственность и множественность разных форм существования. Так как для нас личность как цельное присутствие – это данность, для которой повседневность не несет никакой угрозы, и так как, будучи данностью, она не представляет для нас никакой культурной проблемы или исторической драмы, Леви-Бюль предполагает, что так же обстоит дело и с магическим миром. Он прибегает к абсурдной теории, согласно которой то, что отличает нас от магического человека, – это не реальность, то есть ощущение единства собственной личности и присутствия, а лишь идея и представление о себе. Именно эта антиисторическая позиция порождает непонимание магического мира. В самом деле, образ или идея, чурающиеся опыта, это безумие. С этой точки зрения то, что, в сущности, является нашей отчужденностью и непроницаемостью по отношению к магическому опыту, превращается в отчужденность и непроницаемость магического мира по отношению и к нашему опыту. Мы не воспринимаем опыт магического мира, а он не всопринимает наш опыт. Следовательно, магия – это безумие.* Но тут возникает проблема: как это безумие возможно, и что мешает увидеть мир таким, какой он есть на самом деле. И тут возникает заблуждение, что магический мир можно понять с помощью закона о соучастии и эмоциональной категории сверхъестественного. Единственной помехой для понимания, на самом деле, является наша культурная спесь, которая превозносит до статуса метафизической парадигмы наш исторический способ присутствия в мире[423].

Характерной чертой работы О. Лероа «Примитивный разум» является критика прелогизма Леви-Брюля, которая отстаивает реальную основу магических переживаний[424]. В целом кажется, что Лероа не обладает предрассудками, когда он упоминает паранормальные феномены, лежащие в основе магизма. Отталкиваясь от документов Ферэ и Райхенбаха[425], автор замечает, что примитивный символизм в целом и цветовой символизм в частности могли бы соответствовать физиологической реальности, то есть явлениям синестезии. Он также замечает, что наша ежедневная самобытность, неразрывно связанная с абстрактным мышлением, сделала нас нечувствительными к «определенным тонким впечатлениям, свойственным природе»[426]. Лероа вступает в полемику с Леви-Брюлем, критикуя его объяснение веры в вещие сны посредством deus ex machina коллективных образов. Лероа замечает, что подобное верование берет начало от некоторых личных переживаний, таких как вещие сны при определенном соматическом состоянии, либо от тех, что возбуждают в «подсознательной памяти» латентные воспоминания и обращают наше внимание на состояния тела, которые мы не замечали при бодрствовании и т. д. В другом месте он упоминает лозоходство и способность слышать подземные воды, согласно свидетельствам Бейздоу, Хорна и Эйстона[427]. Автор в целом признает возможность существования ясновидения, телепатии и предсказания: «Я не вижу нужды отрицать, что повсеместно распространенное верование в ясновидение, и особенно в его эффективность при распрях, берет начало в такого рода явлениях, которые чаще встречаются среди примитивных народов, чем у нас, и которые внесли свой вклад в уничтожение в их умах того образа времени, что разворачивается в прямолинейной серии следующих одно за другим мгновений, образа времени, на котором безмятежно основывается философия Леви-Брюля»[428]. Феномен телекинеза среди народа Фан, удивительные отношения между нагвал и его хозяином, эффективность магической терапии, опасность сглаза, метеорологическая криптестезия и проблема управляющих дождем, эти и другие «тревожащие» проблемы с аккуратностью упомянуты автором[429]. Некоторые exploits[430] колдунов, взятые из трудов отца Трийа, приведены без какого-либо комментария[431].

Но, отталкиваясь от предположения, что в основе магической идеологии лежит паранормальная феноменология, Лероа верит, что, возможно, магия обладает «экспериментальной базой»: «Некоторые (паранормальные) явления, незаслуженно обобщенные как из-за чересчур яркого воображения, так и из-за преувеличения, кажутся мне достаточными (для того, чтобы оправдать умозаключения магического сознания) и я верю, что только решение не опираться на собственный опыт и попытка приблизить примитивную мысль к мысли человека цивилизованного…может отклонить предложенное мною утверждение»[432]. Далее: «…Я настаиваю на экспериментальной – или, если хочется, псевдоэкспериментальной легитимности – спиритических верований среди примитивных народов, среди которых находятся настолько же ловкие или, если предпочитаете, могущественные медиумы, что и их европейские представители. Спиритические сеансы в каком-нибудь жалком австралийском поселке в самом деле очень похожи на метапсихические сеансы в Париже, Лондоне или Берлине. Голоса [англ.: raps] и другие странные звуки, передвижения объектов без видимого контакта, вопросы и ответы духов, левитация, там все это есть, с той лишь разницей, что колдун народа Курнай или Вотйобалук, вместо того чтобы подняться в воздухе на несколько сантиметров, по окончании сеанса сидит на верхушке дерева, заявляя, что его туда посадили духи. То же самое происходит, согласно господину Лероа, с некоторыми африканскими „одержимыми“, которые ночью покидают дома и наутро оказываются привязанными к какому-нибудь дереву лианами. Таким же образом отец Пепетар, начальник африканской миссии в Ницце, долго проживший в Орегоне, рассказывал доктору Имберу-Гурберу, что он „не единожды видел, как колдуны парят в воздухе на высоте двух или трех футов от земли и ходят по гребню трав“»[433]. Получается, что можно застать «врасплох саму природу за преступлением прелогизма»[434], то есть, повторяя за Вильямом Джеймсом, природа обладает «драматическими возможностями», которые нельзя исключать априори и с которыми необходимо сводить счеты[435]. Согласно Лероа, Леви-Брюль больше всего ошибается в том, что ставит ударение на гротескный и прелогический характер некоторых магических церемоний, обманывая таким образом недостаточно информированного читателя, который «не знает об эффективном и в некотором смысле строго экспериментальном характере этих практик»[436].

Нам еще раз выдался шанс подчеркнуть, как сама установка проблемы магических сил является ошибочной, и вытекающие из нее неточности, противоречия, сложности и недостатки. Еще раз нам удалось застать врасплох нашу культурную Einstellung в момент полемической реакции на «скандал» паранормальных феноменов. Прежде всего, непонятно, считает ли автор, что реальность некоторых магических сил доказана или только вероятна, или даже просто возможна. Насчет этого есть некоторое сомнение: в определенный момент автор допускает, что, даже если бы эти силы были вымышленными, чтобы побороть тезис о прелогике, достаточно того факта, что заблуждение о реальности этих сил неизбежно даже для «нормального» разума[437]. Ясно, что пока не будет определен характер «реальности» магических сил, нельзя говорить об «экспериментальной базе» магии, так как абсолютно ясно, что иллюзия, пусть и неизбежная, не может составлять «экспериментальную базу». Прежде чем продвигать свою экспериментальную теорию магии, автор