Магический мир. Введение в историю магического мышления - Эрнесто де Мартино

привычными объяснениями (образы, уже присутствующие в сознании; образы, никогда не принадлежавшие сознанию, а только подсознанию), взвешивает возможность того, что речь идет о метагномическом знании. Он задается следующим вопросом в общих чертах: «Имеет ли место ясновидение, то есть явление перед взором чего-то далекого в пространстве и времени, созерцание будущих событий, сверхчувствительное восприятие отдаленных мест и событий? Это и есть та проблема, которая со времен эпохи Просвещения, когда зародилось радикальное сомнение в действительности подобного опыта, неустанно обсуждается, не приводя при этом к удовлетворительному результату. Те, кому есть что сказать об этом, обладают слишком разрозненными мнениями. И все же в целом даже ученые, обладающие особенно критическим взглядом на вещи, склонны принимать во внимание хотя бы феномен дальновидения в пространстве, с большей серьезностью, чем когда бы то ни было»[390]. То есть Хауэр все еще сомневается в действительности парагномических фактов, хоть и не отрицает возможность их существования; в любом случае он считает, что разрешение этой проблемы может пойти на пользу истории религий: «Если бы эти случаи, или хотя бы некоторая их часть, существовали в реальности, их ценность для истории религий возросла бы… Мы бы оказались лицом к лицу с фактами, удостоверяющими сверхчувствительные способности, которые первобытный человек мог объяснить только через связь с миром сверхъестественного, за которым кроются все те знания и силы, к которым человек может прикоснуться. Сверхчувствительные способности для примитивного человека являются доказательством существования сверхчувствительного мира, вызывающего в нем дрожь почитания»[391]. Он продолжает: «Исход разрешения этой проблемы заставит ученого с большей или меньшей серьезностью отнестись к этой сфере примитивной религиозной жизни. Если будут доказаны ясновидение и предсказания, не только прольется свет на большое влияние примитивных пророков на их окружение, судьбу их народа, религиозную и социальную структуру примитивного общества, но и мы оказались бы перед фактом существования сверхчувствительных способностей и их связи с предысторией событий (mit der Hintergrund des Geschehens). Это дало бы нам, в свою очередь, возможность предположить, что в ходе прогрессивного развития у них возникают интуиции из гораздо более глубоких областей сознания» (in ihrem Gemute im Laufe fortschreitender Entwicklung die vorwärtsdrängenden Intuitionen aus viel tieferen Bereichen aufsteigen)[392]. Хауэр упоминает, что за доказательством способности предсказывать будущее последовали бы «метафизические последствия»[393], но не отрицает возможность, что такая способность может быть реальной[394]. В другом месте, касательно предсказаний американских индейцев и полинезийцев о пришествии белых людей, он замечает: «Стоит принять во внимание разные пророчества о пришествии белых людей и сравнить их. Тогда мы смогли бы решить раз и навсегда: идет ли речь о самом настоящем предсказании будущего или о vaticinium ex eventu[395]… Если б было возможно доказать, что эти пророчества являются настоящим предсказанием будущего, то можно было бы предположить что индейские ясновидцы догадывались каким-то образом (путем ясновидения или телепатии?) о предстоящих пред ними событиях: формировалась очень напряженная духовная атмосфера, которая давала о себе знать разными «видениями»… задача историко-филологического исследования заключается в воссоздании, путем аккуратного сопоставления, плодородной почвы, которая могла привести к знанию простого материального факта. Только после этого можно будет приступить к документам и взяться за проблему реальности подобных явлений»[396]. Батаки из Суматры перед тем, как отправиться на поиски камфары, после должных приготовлений засыпают в священном месте с надеждой увидеть во сне, где они смогут найти растение. Если сон приходит, то они идут искать растение там, где было указано во сне. По поводу этой формы инкубации Хауэр замечает: «К сожалению, во всевозможных пересказах подобного рода фактов никто не пытался установить, случилось ли во сне самое настоящее ясновидение… Не может быть, чтобы простой случай мог с такой частотой питать веру в сны, поддерживая ее на плаву, даже если в основе подобных снов не было реального опыта: не стоит пренебрегать этим, даже если мы знаем, что подобные верования поддерживаются, несмотря на самые очевидные и повторяющиеся разочарования. Этнологи должны срочно приступить к психологически ориентированным наблюдениям»[397]. Хауэр далее приводит некоторые примеры мнимого ясновидения из Ливингстона, Джона Таннера, Джона Джеймса Брауна и замечает, что подобные примеры, хоть и не предоставляют доказательства ясновидения, «все же позволяют рассматривать эти феномены с некоторой долей серьезности»[398]. Вспоминая обычай томбо, согласно которому новый пророк должен «найти» предмет, символизирующий пророческое достоинство и который старый пророк, перед тем как умереть, спрятал в расселине, Хауэр полагает, что в этом случае, «может, речь идет о настоящем ясновидении, о котором говорится здесь и там в паранормальной психологии»[399]. Что касается паранормальных феноменов, которые обычно называют «физическими», Хауэр не уверен, что он обладает достаточно проверенным материалом, чтобы относиться к ним положительно, как в случае ментальных феноменов. Он ограничивается прежде всего описанием психического состояния, при котором человек ощущает себя во «власти сверхъестественных сил» (übernatürliches Ergriffenheit), и различает, исходя из этого опыта, подсознательные импульсы при одержимости. Хауэр анализирует тип Ergriffenheit, который наблюдается при подсознательных импульсах, в двух формах: в форме предсказания с помощью непроизвольных движений и ордалии. Предсказания с помощью непроизвольных движений могли бы дать автору возможность сформировать свою точку зрения о телекинезе и заявить, хоть и гипотетически, о том, что перемещения объектов, которые не зависят от пропорциональных подсознательных импульсов, возможны, то есть возможно движение даже без прямого контакта. Но Хауэр об этом совершенно умалчивает: скорее всего, он считает, что свидетельства, которыми располагала паранормальная психология на 1923 г., являются настолько сомнительными, что настоящей науке не стоит их обсуждать. Размышления автора об ордалии представляют собой больший интерес для признания сферы действительных сил, свойственных магизму. Обычно современные ученые считают ордалию незаконной практикой, совершенно неэффективной даже в сфере магии. Единственным настоящим способом распознать преступника в области настоящего права, говорит Хауэр, является свидетельское показание! Но дело в другом – Хауэр это признаёт, – и не стоит слишком упрощать ситуацию: «Даже если в ходе ордалии могут наблюдаться ошибки и обман, эссенцией ордалии не может быть ни ошибка – иначе к ней не продолжали бы прибегать вплоть до немецкого средневековья, – ни обман, что заставило бы нас предположить, что все судьи, руководившие подобными тяжбами, имели нечистую совесть. И здесь в игру вступали подсознательные силы, которые помогали невиновному и мстили преступнику. Конечно, ордалия имела свою эффективность только при условии, что все участвующие находились под силой внушения. Невинного, не подвластного внушению, ждало наказание. Как только сила внушения начала сходить на нет, эффективность ордалии направилась к своему закату»[400].