Магический мир. Введение в историю магического мышления - Эрнесто де Мартино

Согласно Хауэру, чтобы быть эффективной, ордалия нуждается в двух составляющих: сильной впечатлительности и представлении о праве. Например, индейцы не прибегали к этой практике, так как им не хватало представления о праве, а цивилизованные европейские народы совершенно ее переросли, так как «не являются больше достаточно впечатлительными»[401]. Ордалия работает только в той мере, в какой у нее выходит управлять подсознательными импульсами: выпив яду, преступник умирает, а невиновный остается невредим; иногда речь идет о безвредном напитке, который может все же иметь летальный эффект у того, кто считает себя виновным; похожим образом ордалии, полагающиеся на случай, на дуэль, погружение и бросание в воду, «не являются совершенно безосновательными в их окружении, так как испытание пускает в ход и возбуждает психические силы, которые спасают невинного…»[402] Хауэр, однако, предупреждает, что теория внушения в том виде, в каком ее понимает современная психология, не может в равной степени применяться ко всем типам ордалии, особенно к ордалии по предсказанию либо к той, что основана на сопротивлении огню и высоким температурам: «В случае раскрытия присутствующих преступников с помощью ордалии (по предсказанию) можно было бы прибегнуть к гипотезе о гиперстезии медиума, которая была доказана путем экспериментов с гипнозом при изучении подсознательного психизма. Самые незаметные изменения в поведении, внешнего вида и т. д. виновного замечаются (колдуном) и сгущаются в стимул. Так как во время ордалии естественным образом, скажем, например, в негритянском поселке, никто не отважится остаться дома, виновный будет присутствовать в любом случае. Я не буду касаться здесь все еще обсуждаемой проблемы ясновидения… Испытание огнем может проводиться в качестве доказательства присутствия божества и его силы в человеке, который его проходит невредимым… Я промолчу касательно реальности подобных опытов, хоть они и настолько хорошо задокументированы, что сложно все свести к трюку, случаю или обману… на настоящий момент наука не в состоянии определить допустимую грань, до которой распространяется сила внушения во время ордалии. Со своей стороны, считаю, что эта грань должна быть определена очень широко по причине высокой впечатлительности примитивных народов»[403]. Ордалию нельзя рассматривать вне контекста: в нашей правовой сфере жизни невозможно использовать ордалию по простой причине, так как она не будет работать, но это не дает нам права считать эту магическую практику в ее контексте безосновательной и незаконной. «В этом случае история религий, – заявляет Хауэр, – должна поучиться у парапсихологии»[404]. Речь идет, другими словами, об институте, органически связанном с психической структурой примитивных народов: со структурой исчезли и соответствующие институты. Процессу снижения «впечатлительности» соответствовала «эволюция человеческой души на пути от подсознательного эксперимента к эксперименту сознательному, рациональному и обдуманному»[405]. Без сомнения, заслуга Хауэра заключается в том, что он в который раз обратил внимание исследователей религиозной этнологии и в целом истории религии на проблему «реальности» магических сил. И все же предположение о возможности или вероятности подобных сил снова не продвинулось ни на шаг в рамках исторического самосознания. Как бы автор ни настаивал на важности для историко-религиозного исследования доказательства более обширной области распространения паранормальной феноменологии, на самом деле речь идет лишь о простом запросе на более точные доказательства. Так, упоминая пророков, Хауэр заявляет: «Каким бы ни было наше решение (касательно предвидения), мнение самих пророков абсолютно ясно: человек, оказавшийся по воле богов в потоке бытия, внимает далеким шагам надвигающихся событий, и тень, что они бросают перед собой, наполняет его душу таинственной дрожью… это и есть то божественное, что таит в себе ясновидение, религиозная переменная этих переживаний. Именно поэтому они принадлежат истории религий»[406]. В другом месте, об ордалии по предсказанию: «Я собираюсь углубляться во всё ещё широко обсуждаемую проблему ясновидения… Религиозное значение ордалии не зависит от решения этой проблемы… (Её значение в рамках религиозного обряда) уже заключено в термине, обозначающем ордалию на немецком языке: Gottesurteil, то есть Божий суд. Весь процесс является частью религиозного обряда[407]. Следует заметить, что история магии не может обойтись без признания не только реальности ясновидения, но и магических сил в целом. Но инерция историографии касательно проблемы магических сил заявляет о себе больше всего в заметке Хауэра о структуре примитивного сознания: «вибрация, присущая религиозному сознанию примитивных народов, отличается от той, которой обладает человек, прикоснувшийся к более высокой ступени культуры. То, как примитивный человек переживает священное, обусловлено структурой его психики, и никак иначе. Он склонен терять свою индивидуальность в объекте. Его „Я“ еще не обрело в полной степени свою свободу вне мира, который его окружает: он обладает сложным сознанием и синоптическим мышлением. На самых примитивных стадиях духовного развития подобная структура психики подразумевает допущение магии в некоей летаргической форме по отношению к миру и кроющимся в нем силам… Там, где потрясение при соприкосновении со священным заставляет душу вибрировать, на этой стадии развития, рождается мир магических форм»[408]. Хауэр не замечает здесь узкой связи между проблемой магических сил и магической коинонии[409] существ и вещей, поэтому все предыдущие замечания о «паранормальных феноменах» остаются инертными, без какой-либо практической пользы для понимания. С другой стороны, Хауэр понимает коинонию как один из видов сознания, а не как момент экзистенциальной магической драмы. За пределами этой драмы магическое Sichhineinfühlen[410] по отношению к окружающей вселенной воспринимается в негативном ключе как «неспособность различать», как «дефективное определение границ собственного «я» по отношению к своему окружению», как состояние психики, при котором «субъективные образы и звуки» выходят наружу из подсознания[411]. Отсутствует историографическое определение того типа коинонии, которая посягает на присутствие, и присутствия, которое хочет быть в мире; Хауэр не понимает того, что в магическом мире «присутствие» находится в движении и что сам мир ещё не получил своего определения. Хауэр не говорит с позиций исторического разума, которому он не предлагает никакой настоящей проблемы: он, скорее, доверяется чувству с целью проникнуть в загадку архаических переживаний и ощутить «боголепную дрожь»[412].

Нам уже довелось сказать, что открытое признание проблемы магических сил, пусть и в ограниченной форме простого утверждения в рамках филологического метода, представляет собой исключение для истории этнологии и религиозной историографии. Изучение магической идеологии и практик обычно проводится так, словно этой проблемы не существует, или будто бы она уже была решена в отрицательном ключе. Знаменитая антология Фрейзера «Золотая ветвь» служит типичным примером. Обратим внимание, например, на следующий отрывок: «Магии присуща вера в симпатическое влияние, которое оказывают друг на друга люди или объекты на расстоянии. Если наука