Магический мир. Введение в историю магического мышления - Эрнесто де Мартино

экспериментальной основой – поэтому «психические исследования» рисковали с каждой минутой стать наукой без объекта изучения, а то есть ограничиваться разоблачением шарлатанов и мошенников. Сам Ланг в своем «протесте» не был в состоянии привести хотя бы один пример достижений психических исследований, за исключением предсказания по кристальному шару, которое все равно является косвенным аргументом. Именно из-за сомнительности результатов, достигнутых молодой наукой, Ланг чувствовал себя обязанным спасти сотрудничество между этнологией и метапсихикой в экстремальной ситуации, утверждая, что даже разоблачение трюков или изучение некоторых странных галлюцинаций, жертвами которых стали даже такие люди, как Крукс или Лодж, может представлять интерес для этнолога или фольклориста – аргумент очень неудачный, так как подразумевает постепенное развенчивание и исчезновение «паранормальных феноменов» как таковых. С другой стороны, разная степень склонности некоторых членов Общества к спиритизму еще больше усложняла ситуацию, бросая тень недоверия и обесценивая их работу. Клодд был прав: если такие как Лодж, Крукс или Сиджвик, не говорили о «духах», «они царят в их умах». Но сам Клодд, однако, отнюдь не был лишен «суеверий», так как считал, будто вселенная естественно-научного толка была единственно возможной!

И все же кризис в отношениях между этнологией и паранормальной психологией был гораздо глубже. Даже когда в ходе своей последующей истории паранормальная психология оставила позади «спиритические» недоразумения, поначалу ее отягощавшие и лишающие ее «научного» статуса, даже когда она с трудом пыталась стать наукой чистого эксперимента и наблюдения, а результаты и доказательства множились и становилось ясно, что паранормальные явления «существуют»; даже когда, укротив свою позитивистскую спесь и суровый реализм, многие ученые смягчились и пересмотрели свой взгляд на «возможное» и «невозможное», а случайные доказательства миссионеров, открывателей и этнологов in loco подтвердили тут и там «странные» силы колдунов и шаманов – когда все это произошло, не было произведено никакого систематического объединения данных из двух областей знания, не было произведено никакого продолжительного пересмотра этнологических исследований и никакой новой и плодородной постановки проблемы «магических сил». Изъян крылся в самой идее или проблеме: так как проблеме и идее недоставало того самого объединяющего свойства, достижения обеих дисциплин оставались в состоянии лени и инертности по отношению друг к другу, будь то по вине искусственного разделения, свойственного академической номенклатуре, или благодаря поверхностному естественно-научному анализу, лишенному как метода, так и границ или цели. Только правильная постановка проблемы, то есть исторически обусловленной проблемы, могла указать на искусственность подобного разделения и прорвать эмпирически установленные границы знания («Дух дышит, где хочет!» Ин 3:8), обнаружить связи и противоречия между двумя областями, указать на ограниченность сопоставлений, указать дорогу и цель. В отсутствие самого настоящего исторически обусловленного определения магического мира проблема магических сил погрязла в трясине трудностей и противоречий. Сначала отрицался сам факт их существования, а объяснение ограничивалось только идеологией; потом факты принимались во внимание, но возникала проблема, по сути своей неразрешимая, о том, как они могли существовать в нашем физическом мире, с которым они входили в объективное противоречие, а некоторые индивидуумы (маги или медиумы) были в состоянии систематически нарушать его законы. И даже если факты принимались во внимание, царило представление о том, что примитивные народы наблюдали их таким же образом, как это делаем мы, но делали из этого ошибочные выводы. Оставалась незамеченной другая сторона проблемы, а именно, как так произошло, что человек-варвар мог их наблюдать, а человек цивилизованный, гораздо более опытный в искусстве наблюдения, забыл о них до такой степени, что больше не в состоянии опознать их, даже имея перед собой доказательства опытного наблюдателя. Трюки и обманы, мнимые или очевидные, еще больше усложняли проблему, бросая на нее тень недоверия и неуверенности, не говоря о спиритических и спиритуалистических интерпретациях паранормальных явлений, распространившихся по Европе, что, казалось бы, подтверждало суеверный характер всей этой науки. На этом трудности не заканчивались: магический мир явно посягал на субъективность, его явления не поддавались проверке и казались чистыми предрассудками за пределами реальности, вроде невероятных сосуществований, сугубо иллюзорных практик и т. д. Отношения между этими суеверными связями и тем малым, что в них было от реальности, казалось, отсутствовали. Отсутствовал обобщающий принцип, который принимал бы в расчет многогранность магических явлений, и, что важнее всего, позволял бы по-настоящему понять эти явления, приводя к плодотворным результатам. Не стоит удивляться, что при таких условиях этнология отказывалась подробнее изучать вопрос и продолжала на практике заниматься своим делом, игнорируя проблемы, поднятые Лангом.

Что касается проблемы «магических сил», у нас есть возможность широко продемонстрировать инерцию, свойственную «паранормальной феноменологии» в области религиозной этнологии, а также неспособность метапсихических фактов произвести глубокое и длительное обновление в этом направлении исследования. Мы ограничимся тем, что приведем несколько примеров из «Энциклопедии религии и этики» [англ.: Encyclopaedia of Religion and Ethics], большого современного официального сборника «науки о религиях». В статье Льюиса Спенса о предсказаниях американских индейцев[359] можно прочесть: «Предоставлены многочисленные доказательства того, как американские колдуны невероятным образом предсказывают события, и сложно представить, что они не обладают в некоторой степени даром предвидения». Но Дж. Х. Роуз во вступительной статье к тому же термину[360] пишет с абсолютной уверенностью, что предвидение – это лженаука. В другом месте[361] упоминается предположительно метагномическая техника одного куманского колдуна согласно описанию Антонио де Херрера, которая сравнивается с похожими практиками перуанских магов из описания Хосе де Акоста – но эти примеры в дальнейшем не анализируются. Х. Б. Александр, приводя эпизод, случившийся с Дэвидом Лесли, замечает, что если мы будем доверять этому пересказу, то придется поверить и ясновидящим в цивилизованном мире[362]. Ланг в своей статье «Дикие и современные сны»[363] говорит о правдивых, вещих и «обоюдных» снах, а в статье о кристаллоскопии[364] говорит о метагномических способностях при глядении в хрустальный шар, приводя в пример исследования, касающиеся госпожи Гудич Фрейер из «Трудов Общества психических исследований», и свои наблюдения.

Некоторый прогресс касательно проблемы «магических сил» произошел благодаря Отто Штоллю[365]. Используя результаты исследований о гипнотизме и внушении второй половины XIX века в пользу Völkerpsychologie*, Штолль, будучи последователем школы Нанси, старался укоренить в области этнологии и истории религий идею, что при определенных условиях магические практики могут иметь «положительный результат». Штолль совершенно не рассматривает паранормальную психологию, так как для него она ничем не отличается от «спиритизма», «теософии» и прочих (из-за двусмысленности, которую, как мы могли наблюдать, питали сами члены Общества)[366], и старается все свести к силе «внушения». Сглаз, оборотни, магическая терапия, ордалия, видения,