Пособие по выживанию для оборотней - Светлана Гусева

Майя внезапно протянула руку и осторожно коснулась его пальцев. По телу пробежала искра, и она тут же убрала ладонь. Но Туомас как мог держал зрительный контакт, не давая ей отвести взгляд.

— Майя… если я чем-то обидел тебя — прошу прощения. Я…

— Прекрати! — Она вскочила и резко отвернулась к плите. — Я доверяю тебе, Том. Просто о Цербере не принято говорить. Среди наших. Вот и Дарья тебе ничего не сказала — только запугала.

— Пока нет.

— А стоило бы! Никогда, никогда не думай о том, чтобы перейти дорогу Церберу. Он может сделать так, что от тебя ничего не останется… и ему за это ничего не будет.

Туомас слушал ее, но угрозы его не трогали. Чего бояться тому, кто сам себя с трудом переваривает? Хуже того, что случилось с ним в лесопарке в Турку, вряд ли уже произойдет.

— Если этот Цербер, кем бы он ни был, заявится к тебе — я с ним поговорю.

— Том, ты ничего…

— Нет, я все понял. — Он упрямо зачерпнул обжигающее варево и проглотил, не морщась. — И сделаю так, как сказал.

Майя со вздохом отодвинула тарелку. Протянула руку и сомкнула пальцы на его запястье.

— Том, Дарья права. Ты не можешь упрекнуть меня в излишней к ней симпатии, но тебе лучше помириться со Стаей. Они — твоя единственная защита…

— Защита от чего? — Туомас обнаружил, что буквально окаменел с зажатой в пальцах ложкой. В глазах ведьмы стояли слезы.

— От… — Майя шмыгнула носом, разжала пальцы и резко встала. — От всего, что ты еще не знаешь про этот мир. Кажется, мне тоже не помешает горячий душ, а то совсем аппетита нет. Ешь, бери добавку, если хочешь.

Туомас проводил взглядом ее поникшие плечи и раздраженно отодвинул недоеденный обед. Как же надоели эти недомолвки!

Отчаявшись добиться ответов от ведьмы, Туомас решил прибегнуть к последнему средству. На счастье, сразу после выходных Герман Николаевич вызвал его сам. Доктор лучился позитивом — предложил Туомасу выпить и себе плеснул хорошего коньяка.

— Слышал я краем уха, что ты пытался дискутировать с нашим непогрешимым пастырем? — весело подмигнул Туомасу заведующий. — Он тебе, конечно, не преминул напеть, что я привечаю слуг дьявола?

Как Туомас и думал, доктор прекрасно знал о подозрениях Авенира на его счет. Коньяк окатил горло теплой волной. Туомас кивнул:

— Он показался мне довольно радикально настроенным. Разве это…

— Молодой еще, идеалист, — хмыкнул Герман Николаевич. — Но может пообтесаться. Ну, или нет, таких тоже хватает. Если станет задирать, ты на него не обращай внимания — он тут власти никакой не имеет, хотя пациенты из тех, что понабожней, его любят. Но пациенты приходят и уходят, а те, кто уходит на тот свет, узнают, что там, гораздо раньше отца Авенира.

Туомас кивнул. Он и не ожидал, что Герман Николаевич предложит ему конфликтовать с упрямым священником. Момент казался подходящим для перехода к более насущной теме.

— Кто такой Цербер?

На этот раз Герман Николаевич ответил не сразу. Он пожевал нижнюю губу, поправил идеально сидящие очки, выровнял и без того идеально сложенные папки на столе.

— Не рассчитывал, что ты придешь с этим вопросом ко мне, — наконец признался заведующий.

Туомас пожал плечами:

— Дарья решила напугать меня. Ничего не объяснила и выгнала.

— Она такая, — подтвердил доктор Герман. — Но ты дели ее слова на десять, на всякий случай. Уж больно темпераментная мадам. Я так понимаю, и бабочка наша промолчала? Это она правильно, осторожность еще никому не вредила. Женщины такое нутром чуют, потому и помалкивают — из вредности или из скромности, это уже дело другое. Да и в общем…

От Туомаса не укрылось, что доктор тоже не горел желанием отвечать на вопрос.

— Почему никто не станет рассказывать мне о Цербере по доброй воле?

Герман Николаевич усмехнулся, убрал алкоголь обратно в ящик стола и внезапно уставился Туомасу прямо в глаза.

— У русских есть такая присказка — «Не к ночи будь помянут». Это изначально про черта, но прекрасно подходит и Церберу. Цербер — это символ, чтобы ты понимал. В некотором роде выборная должность.

— Кто его назначает и зачем?

Герман Николаевич пожал плечами:

— Может, и сам себя, меня в такие детали не посвящают.

— Он человек? — Туомас понял, что придется играть в наводящие вопросы и хоть так выжать немного информации. — Или?..

Доктор хмыкнул в голос и как-то невесело улыбнулся.

— Авенир-таки достал тебя, дружочек. Ты не переживай, он это умеет. Пробирается под кожу и заползает в мозг. Заставляет тебя защищать мир, раскрашенный в его черно-белую клеточку… — Тут доктор вспомнил, что вопрос был не о том: — Да, человек. Вроде тебя или меня, Том. Не какой-нибудь огнедышащий дракон.

— Тогда почему все так его боятся? При чем здесь какой-то Пакт?

Герман Николаевич скривился, словно само напоминание о Пакте было ему неприятно, и внезапно заторопился: накинул висевший на спинке кресла халат и поманил Туомаса за собой.

— Заболтался я, дружочек. Скажу тебе так: мне до него и дела нет, до вашего Цербера. Я — хомо обыкновеникус, если можно так выразиться. А вот все, кто хоть немного отличается от божественного замысла в трактовке Авенира, — вот те да, должны опасаться. Мало кто знает его в лицо. Ну, Волчица, разумеется, старик Водяной да Госпожа. Ты ведь не знаком еще с Госпожой?

Они вышли из кабинета, стремительно пересекли холл и начали спускаться в реанимацию.

— Госпожа — это тебе Майя лучше меня расскажет, тоже бабенка не подарок. Все эти гадалки да ведьмы — ее подопечные. Вот они трое точно его знают, вынуждены знать. Остальные лишь пересказывают страшилку, которой пугают малых детей. «Придет серенький волчок…» А, прости. Но Цербер, говорят, никому не покровительствует, что само по себе даже достоинство. Он — хранитель Пакта между всеми… как бы так сказать? Между всеми необычными созданиями — или, по версии Авенира, сатанинскими отродьями. Пакт защищает таких, как я, обыкновенных смертных, от того, чтобы ведьмы, оборотни, болотницы и прочие не устроили нам тут геенну огненную. Ну, и чтобы простые люди и дальше считали их выдумкой и сказками. Ладно, ты сегодня со мной на дежурстве, так что выкидывай все эти бредни из головы, живо мой руки — и начали.

Доктор Герман отличался странной непоследовательностью. Вот и сейчас, хотя он велел Туомасу сосредоточиться на работе, их разговор продолжался все время, пока поступали новые пациенты. Большую часть времени он слушал — Герман Николаевич, оседлав любимого конька, умолкал только для того, чтобы глотнуть воды из кулера, после чего больничные сплетни и