Дубль два - Олег Дмитриев

и бывших не прочь поделиться непрошенной мудростью. Но и сил отказать себе в возможности поиздеваться над новым человеком не нашли. Хотя, вряд ли и искали. Зато понарассказывали много интересного про градации рангов Пятен тьмы, их тактико-технические характеристики и отличительные свойства носителей. И даже с картинками-слайдами. Было познавательно, хоть и страшновато. Второй ранг мог подчинять себе даже Мастеров. Первый — Хранителей.

Я наконец-то выяснил, почему Мастера, живущие, как сказал Алексеич, «в миру», не исчезли до сих пор. Потому, что не представляли для чёрных никакого интереса или опасности. Их игры в «зарницу» и «казаков-разбойников» никого не беспокоили, а скорее — даже наоборот, нужны были для того, чтобы обнаружить Странников и оставшиеся Древа. Но оба они, и Ося и Сергий, были вполне уверены в том, что все следы, которые тянулись за мной из Подмосковья, остались в Брянске, вместе с Фордом. Шарукан, по их словам, и не такие погони и загонные охоты вокруг пальца обводил. На этих словах я вспомнил пальцы слесаря-кыпчака. Эти устанешь обходить. Но той уверенности, что в этих двух реликтах, во мне не появилось. Мы, как дети разных эпох, и думали по-разному. Я начал вспоминать, на скольких камерах могли сохраниться мои профиль и анфас от выезда на улицу Фокина до поворота на Осиновые Дворики. После пятой, попавшейся, кажется, ещё до выезда из города, бросил.

После обеда притащил к амбару лесенку, прислонил и сел рядом отдышаться и перекурить. Если дед таскал такую дуру минимум два раза в год, перед снегом и после него, то мои ему почтение и скрытая зависть. Трёхметровая хреновина, сделанная из стволов деревьев сечением с брус-десятку, со ступеньками из набитых веток, у которых кто-то небрежно, в три-четыре удара топора, стесал верхний край, весила, наверное, больше центнера. А на третьей снизу ступеньке, пожалуй, слоны могли плясать. Чего в ней Хранителю не понравилось — я не понял. Разве только в нём самом весу до тех пор, как он наладился помирать, было килограммов триста?

Вспомнилась вдруг книжка, читаная очень давно, в школе ещё. Там рассказывалось о тайных славянских воинах-араксах, что берегли родную землю от вражьей силы. Жили они по дубравам, а всё свободное время проводили в тренировках, основной из которых было — висеть над землёй, растянутыми крестом, со всякими утяжелителями, привязанными к рукам-ногам. Там, кажется, тоже был такой дед-божий одуванчик, который при необходимости мог двумя руками медведя на клочки порвать, не запыхавшись. Ещё фамилия у главного героя была какая-то интересная — не то Нужный, не то Разный…

На крыше же всё было предсказуемо — после сошедшего снега в желобах остались листья, что за зиму слежались в чёрную прелую массу, которая, как оконная замазка, намертво залепила несколько поворотных реек. Удивительно, как только они не сломались за это время. То, что я понял о механизме, говорило, что усилие к каждой из них прилагалось одинаковое. Но, видимо, какая-то предохранительная система тоже была. Как это можно было сделать из сплошного дерева, без гвоздей, саморезов, пружин, втулок и подшипников — представления не имел. Но почистил всё внимательно и вдумчиво, как полагается. Бережно и с уважением к труду древнего зодчего. И, пока чистил, протирал и сушил, промакивая найденной паклей с сильным льняным запахом, почему-то вспоминал кино «Пятый элемент» с Брюсом Уиллисом. Там древние камни, затерянные в песках, тоже хранили в себе кучу тайн и загадок. Кто бы знал, что среди родных осин можно найти что-то похлеще.

Перед вечерней зорькой проверил результаты своего труда. Все двадцать семь «окошек» открылись, как полагается. В «солнечном колесе» оказалось нужное количество спиц, а центральный столб света, усиленный линзами, охватил и третий ярус «этажерки». Впервые за все наши посиделки с момента первой встречи деды не стебали меня и не издевались над оригинальностью анатомии некоторых человечков, у которых руки приделаны неправильным концом и не к той части туловища, к какой следовало бы. Я решил, что могу расценивать это, как высшую благодарность от высших разумов.

Уже напоследок, практически вдогонку, Хранитель сообщил, что, если пройду направо вдоль ручья, что мы переходили по стволу сосны, то через минут двадцать упрусь в лесное озеро. В котором, как он со знанием дела и неподдельным энтузиазмом сообщил, водились жирные караси, окушки, а под берегом попадались и линьки, размером поболее ладони. Тут его энтузиазм ударил и по мне, потому что линь, в особенности горячего копчения — моя любимая рыба, а ладони у Сергия были как раз со сковородку примерно размером. Добил дед информацией о том, что за сеновалом висели на стене два «телевизора» из трёхстенки. Его «камера» пояснила мне, как привычно туповатому, на отдельном экране, что это складная квадратная рама на верёвке, внутри которой растягивалось полотно сети, хитрое, трёхслойное: с двух сторон с крупными ячейками, а между ними — с мелкой, сантиметров пять размером. Я не стал мешать ему чувствовать себя великим гуру, учителем и тренером по рыбалке. Такие штуки были у дяди Сени, и, хотя на Сенеже подобная рыбная ловля была строго-настрого запрещена, я на ней пару раз присутствовал и многое запомнил. В том числе фразу: «самая браконьерская снасть — трёхстенка, ни хвоста не пропустит». Сказанную, впрочем, дядей Сеней практически любовно, нежно.

— От поленницы слева пошарь, там раколовки были. Если ржа не съела пока — закинь пяток под западным берегом. Год на год не приходится, но рак иногда попадает ва-а-ажный, жи-и-ирный, с голубя размером, — мечтательно продолжал Хранитель. Я замер на пороге, не дыша. Потому что заметил у них обоих привычку: когда им не мешали, старики увлекались, и добавляли к Речи больше деталей. Иногда и «картинок», как они говорили. Не прогадал и в этот раз.

…Перед баней сидел в простыне квадратный Шарукан, рядом с ним — складной столик. На столе — гора рачьих панцирей, и вправду вполне себе товарного размера. Помимо очисток — и целые, ярко-красные, рдевшие в темноте, будто угли догоравшего чуть в стороне костерка. Вокруг — с полдюжины бутылок, поллитровых, темно-коричневого и зеленого стекла, с высокими «плечиками» и короткими горлышками, под которыми, будто детские слюнявчики, висели непривычные, странной формы голубоватые этикетки. Названия в потёмках было не разглядеть. Под столом, в ведре, покачивались, как глубинные бомбы, в ожидании своего часа бутылки с длинными шеями, прозрачные. За тёмно-коричневой тарой наверху просматривались какие-то тёмно-зелёлные, тоже с высокими горлышками и непонятными белыми пластмассовыми пробками сверху. Тут из бани