Дубль два - Олег Дмитриев

нет, ну это уже перебор, конечно. Одно дело — отказать в просьбе говорящему дереву или ожившей мумии. Но заставить голодать ребёнка — ну уж нет!

«Глазки хлоп» удалось с третьего, кажется, раза. Причём, правый — вручную, пальцами. Но справился. И тут же едва не закрыл обратно. Картинка неожиданно разбилась на квадраты, как в каком-то кино про шпионов, где на большом экране выводились изображения с разных камер. Так и тут. Вот кусок потолка с еле различимой в нижнем левом углу вершиной «этажерки». Вот моя заспанная морда в ракурсе «три четверти» на фоне серебристо-серой бревенчатой стены амбара. Вот она же, но с нижнего ракурса, будто оператор решил через ноздри разглядеть, о чём же это я думаю во сне? Сергий, Алиса и Павлик. Вся семья на месте. От этого забытого чувства стало приятно и даже как-то тепло на душе.

— Доброе утро, спящая красавица! Хотя какая ты к бесам красавица, что это я… О! Аспид! Я буду звать тебя — Аспид! Масти ты тёмной, глаз у тебя острый, да и язык тоже. Чем не аспид? — Ося тоже был на месте, как и всю недавнюю вечность, наверное. И, судя по всему, спешил компенсировать вынужденный дефицит общения.

«Маугли! Я буду звать тебя — Маугли» — раздался в голове радостный голос волчицы с ласковым именем «Ракша-Демон» из очередного старого доброго детского мультика. Да, в Союзе умели воспитывать детей так, чтоб готовы были с ранних лет к тяготам, лишениям, и не боялись никакой чертовщины.

— Какие ещё маугли? Серый, чего он опять начинает-то?

— Не знаю, Ось. Может, стряхнул ты ему что-то в черепушке-то? Вот и плетёт чего ни попадя, — предположил Хранитель.

— Это мультфильм детский, старый, по сказке Киплинга, — помогла Алиса, вполне связно и ловко «выведя на свой монитор» нарезку кадров, где маленький индус, оставленный нищими родителями помирать от бескормицы в тамошнем лесу, прибился к волчьей стае. И из ласкового черноглазого карапуза превратился в патлатую оторву с ножом.

— А чего, местные-то сказки кончились, что ли? — подозрительно уточнил Ося. — Кроме придумок жадных островитян-колонистов и показать детишкам нечего?

Это ты, мудрое Древо, ещё про Карлссона не знаешь, с его вечным «дай мне монетку — и родители ничего не узна́ют». Я уж молчу про Тома и Джерри, и про покемонов тем более.

— Да тьфу на тебя, Аспид! Вот же «в жилу» прозвание пришлось, а? Ты или всю историю рассказывай — или вообще лучше молчи. А то как королевишна польская, ей-богу! Эту си… эммм… коленку сейчас покажу, а следующую — через год. А потрогать вообще после свадьбы, и то не факт. Как есть Аспид!

— Да не фони ты так, Ось, — попросил дед. — Отойдёт малость, отудобит — сядет рядком да расскажет всё как есть. Подучится заодно, чтоб не в час по чайной ложке выдавать. Мне и самому интересно стало. А чего, правда что ли, наших чад теперь по английским да шведским книжкам учить взялись? Вовсе спятил мир…

— Так. Шутки в сторону, — тон Древа поменялся. — Серый тут пару дней ещё полежит, ему капельный полив полагается, покой и питание усиленное, по моей диете. Потому как ни есть, ни наоборот он пока сам не сможет. Как кормить — ты знаешь, когда — теперь тоже. Спасибо вам, человечки, невозможное сделали. Алиске с Павликом два дня тут точно делать нечего теперь, пусть отъедаются да спят. А ты, так как заместо Хранителя, заходи по графику. Ну и вообще, заходи, — Древо, раздававшее ценные указания не хуже полномочного представителя Президента, под конец, кажется, смутилось.

— Хорошо, — сказал я. — Спасибо за добро и за науку. Ось, можешь ли показать, как крыша тут устроена? Чувствую, что почистить бы не мешало, да опасаюсь — не сломать бы чего по незнанию.

— Мужик, хозяин — уважаю! — одобрительно прозвучало от Древа. — Будут тебе схемы. Но сегодня — и не думай браться. И так наворотил — другому помереть трижды. До завтра только есть да спать. Гулять ещё можно, воздухом дышать. Он тут вкусный, полезный.

— Лесенка там, возле дровяника, стоит, Яр. Смотри только, третья снизу ступенька на соплях держится, не думал я больше… Спасибо тебе, — Хранитель тоже, кажется, едва поборол смущение. И то не до конца.

На улице было — как в деревне летом. Только без вечной движухи машин, от которых на окрестных листьях и траве нарастал бы слой серой пыли. Без гогота гусей, кудахтанья кур, воплей петухов. Без храпения и рёва коров, без визга свиней. Теплый ветер в листьях и иголках деревьев за плетнём. Яркое солнце. И полная, абсолютная тишина, звеневшая в ушах.

Мы в молчании дошли до крыльца. Алиса посадила Павлика на нижнюю ступеньку, устроившись рядом. Я присел на завалинку чуть поодаль и закурил, проследив, чтоб дым на них ветром не сносило.

— Яр, я там посмотрела на полках, пока убиралась… Нам обедать-то особо и нечем. Крупы немножко, масло постное в бидоне, но горькое уже, старое. Ни молока, ни хлеба, — Алиса говорила тихо, но твёрдо, как мать, которая знала, что у ребёнка нет еды. Прямее мотивации выдумать, наверное, невозможно.

— Сейчас до Нивейки сгоняю, принесу вещи. Шарукан, наверное, нам с собой положил чего-нибудь съедобного, он мужик опытный, продуманный. Не то, что… — да, с самокритикой у Ярика всегда всё было в полном порядке. С остальным бы так.

— Только воды набери сперва, ладно? Я кипятить поставлю, чтоб времени не терять. Тут ни чайника, ни розетки, ни холодильника, — да, судя по антуражу, изба Хранителя за последние лет двести из нововведений приняла только клеёнку на стол да несколько жестяных банок под крупы и прочие сыпучие продукты. Кажется, на одной из них я видел надпись с «ятями». В любом случае, про электричество дом если и слышал, то что-то неубедительное и не всерьёз. И, если наша «автономка», как обычно говорил в моём детстве о походах дядя Сеня, затянется надолго — надо будет и на этот счёт задуматься. И про починку. И про огород. И скотину.

Пожалуй, раньше меня такой непочатый фронт работ вогнал бы в тоску с депрессией. Сейчас же было что-то вроде весёлого куража. «Кто не сможет — я не смогу? Ну-ка, отойди-подвинься!». Это было неожиданно, но