Дубль два - Олег Дмитриев

Дубль два

Глава 1

Начало конца

Её звали Катя. Я знал её восемь лет. Из них три мы прожили вместе.

Наверняка, таких историй — вагон и маленькая тележка. Хотя, скорее, большая. Слишком уж типично и по-современному всё вышло.

Мы вместе учились, на последнем курсе сыграли свадьбу. Дальше — как в хорошем кино: сделали ремонт в квартире, что досталась мне от бабушки. Нашли работы по душе. На выходные катались к моим родителям, которые всё лето жили в деревне. Завели собаку.

Она первой и ушла. Добрую и весёлую спаниельку кто-то накормил булавками, засунутыми в кусок мяса. При том, что она сроду никогда ничего у чужих не брала. Умирала долго и нехорошо. Понимая, что сделать уже ничего не возможно, я согласился с предложением врача прекратить мучить бедную собаку. Закопал под берёзкой на высоком берегу канала имени Москвы. И час потом не мог за руль сесть: перед глазами всё плыло, и как вернуться к Кате без Чапы — даже представить себе не мог.

Через выходные стояли с отцом на крыльце деревенского дома, которое как раз по весне подновили. В тот год батя больше советовал, чем помогал. Я у них с мамой появился поздно и к тому, что отец гораздо взрослее всей родни моих одноклассников и одногруппников давно привык.

— Как с Катей у вас? — неожиданно спросил он, глядя на яблоню возле сарая. Год должен был быть урожайным — завязей было очень много.

— Нормально, — ответил я, — дружно.

Они с мамой всегда говорили, что в семье надо дружить.

— Она шустрая у тебя, толковая. Держись за неё, — проговорил отец.

— Держусь, — я кивнул. Они с мамой всегда говорили, что старших надо слушать и уважать.

— Но если что-то случится — спину держи. Ничего не бойся. Зубы сжал — и вперёд, — вдруг сказал батя твёрдо, как-то по-особенному. Я ещё, помню, удивился тогда. Но слова запомнил.

Он ушёл через две недели. Инсульт, кома, паралич. В больнице сделали всё, что могли. Нейрохирург из Москвы, привезённый мной, осмотрел, изучил документы, снимки, записи. И сказал:

— Неделя максимум. Держись! — а я впервые вспомнил про «держи спину». Выпрямился и стал держаться.

Я держался, катаясь между кладбищами и ритуальными фирмами, где работали настолько непробиваемо-спокойные люди, что я диву давался. Потом решил, что у них просто на тех местах, где у нормальных, обычных, находятся чувства, набита рабочая мозоль, твёрдая, как конское копыто.

Я держался, когда на одной руке висела мать, а на другой — Катя. Обе рыдали. А я держался. Только когда молоток в первый раз треснул, будто выстрел, забивая гвоздь в крышку гроба — вздрогнул. На остальные удары уже не реагировал.

Я держался, когда на поминках говорили много хороших слов. И когда Катин дядя, врач-травматолог, гудел мне в ухо, что нужно скорее детишек заводить. Что жизнь не останавливается никогда, потому что она — и есть движение. Дядька тот умер через месяц. Инфаркт разбил прямо за рулём, машину вынесло на встречку и загнало под фуру так, что вынимали его пять с половиной часов.

Я держался, когда через три недели после этих похорон с закрытым гробом меня с радостной улыбкой, как постоянного клиента, встретил менеджер ритуальной фирмы: «О, а Вы снова к нам?». Да, я снова к вам. Мама ушла тихо, во сне. Соседка всё рыдала в платок, пока слесарь из ЖЭКа при участковом вынимал замок. А я держался. Ключ в замке с той стороны был повёрнут на девяносто градусов — мама боялась жуликов. Открыть дверь своим ключом я не мог.

Сидя на том самом крыльце, что подновили весной, глядя на те же самые яблоки, что наливались красными крапинами на ветвях, я думал, как же так могло получиться? Ну и пил, конечно. Катя в деревню не поехала. Сказала — тебе надо побыть одному. А у меня никак не получалось — я всё видел вокруг отца и маму. Молодых. Живых.

Дом в деревне продали за какие-то невнятные деньги — Катя нашла риелтора. Квартиры, и нашу, и родительскую, продали значительно выгоднее — центр, жилой фонд хоть и старый, но спрос на него был всегда. Тот же риелтор так и сказал. А мы погрузили в багажник всё, что сочли нужным, остальное, что было жалко оставлять, отправили специально нанятой ГАЗелью. И вечером уже расставляли мебель в новой квартире, в одном из спальных районов очень ближнего Подмосковья — МКАД было видно из окна. Если бы у меня были друзья или другая родня — наверное, сказали бы, что это абсолютная глупость. Хотя, скорее даже не наверное, а наверняка. Отговорили бы. Остановили. Но ни другой родни, ни близких друзей у меня не было. Я с детства был не самым общительным ребёнком, больше любил книги и игры на компе. И в походы с батей ходить, пока он ещё выбирался.

Я устроился торговать стройматериалами на рынке — на маршрутке туда было всего минут сорок ехать, если без пробок. Катя нашла работу в креативном агентстве. Мы, как бы странно это ни звучало, стали редко видеться, хотя и жили в одной квартире. Я уходил раньше, оставив ей завтрак на столе. Денег, как она говорила, всегда ни на что не хватало, поэтому я не отказывался от предложений кому-нибудь что-нибудь погрузить, распилить, подогнать или покрасить. А ночами делал заказы на сайте для копирайтеров. Всё копейка в дом, как мама говорила. И держался.

Продолжал держаться, когда Катя купила в кредит красивый, хоть и немного подержанный, спортивный автомобиль. Продолжал, когда через неделю он встал прямо посреди Садового кольца. Когда узнал, сколько будет стоить замена или ремонт автоматической коробки переключения передач — тоже держался. И когда Катя в первый раз не пришла ночевать и не отвечала на звонки — тоже. Выяснил, что похожих по приметам девушек не было ни в приёмных покоях, ни в моргах. И решил просто подождать. И держался.

Утром Катя пришла и сказала, что очень устала от этого всего. Что я никак не занимаюсь ростом и развитием. Что мне плевать на деньги и красивые вещи, «а здесь без этого никак!». Что у нас почти не осталось ничего общего, кроме