Дубль два - Олег Дмитриев

прямиком к узкой еле уловимой грани, сразу за которой, кажется, с распростёртыми объятиями ожидал инфаркт, требовали какого-то логического завершения. Хотя, Господи, где я — и где логика?

Она стояла на фоне озера. Тёмная фигура посреди антрацитово-чёрного блеска, что скупо давали отражения нескольких крупных звёзд. Слева и справа высились деревья, молча ожидавшие развязки этой неожиданной встречи. За спиной у неё что-то гулко булькнуло — и магия начала сыпаться крупными кусками.

— Ай! — с совершенно девчоночьим вскриком, русалка прыгнула ко мне, но, видимо, зацепилась за что-то или ногу подвернула — начала падать.

Я отпустил наконец чёртовы обручи с сеткой и подхватил её под руки, не давая упасть. От неё пахло странно — каким-то свежим лёгким не то травяным, не то древесным ароматом от одежды, и водой Ведьминого озера от кожи и влажных волос. Как удалось выделить именно собственный запах озера — представления не имел. Но это совершенно точно был он. Светлые волосы, белая кожа, тёмные глаза и губы. Волосы до середины спины. Рост — мне по плечо. Визуальных подробностей было немного. Знакомиться с дамами я давно отвык, будучи счастливо, как тогда казалось, женатым. В кромешной темноте общаться — вообще никогда привычки не имел, уверенно считая, что для таких подвигов нужен принципиально другой, не мой уровень везения. Но произошло то, что произошло.

— Ты в порядке? — спросил я у русалки, глядя, как она осторожно трогает ногой, будто топкую поверхность болота, вполне твёрдый берег.

— Вроде, да. Меня Лина зовут. И меня можно поставить на землю, — ответила она. — Спасибо, что поймал.

— Не за что. Чудом не растерялся — не каждый день девушки в руки падают, — похоже, включилась старая привычка скрывать растерянность и тревогу за шутками. А ещё вернулось понимание того, что меня тут вообще нет, или я есть, но инкогнито:

— Я — Стас.

— Очень приятно. А ты откуда здесь? Я тебя в деревне не видела, кажется, — попади я посреди ночного леса в руки незнакомца, пожалуй, последнее, о чём я бы думал, так это о том, не могли ли мы встречаться с ним раньше. Необычно работает женская логика.

— А я не из деревни. У меня дед тут лесником, у него на хуторе и живу. Пришёл вот рыбы половить. Кто ж знал, что тут на вечерней зорьке такой клёв… А ты местная? — попробовал я начать «зеркалить» манеру и стиль общения Лины, лёгкие и простые.

— Неа, я к бабушке приехала в отпуск. Каждое лето стараюсь выбираться, традиция такая, с детства. А можно я с тобой посижу немного? Домой идти не хочется, — на её лицо будто тень легла. Кажется. С уверенностью сказать не мог — тут вокруг, кроме тени, по-моему, вообще ничего не было.

— Да ради Бога. А чего дома-то не так? — уточнил на всякий случай я.

— Да Машка, сестра, мозги делает всё время. То я зря уехала, то зря приехала, то женихов сватать начинает. А болтливая — ни заткнуть, ни переговорить, — вздохнула Лина. А я решил, что это у них семейное, наверное. — А я не хочу, как она, самогонку гнать да последних оставшихся дедов поить в долг под пенсию. Тем более, такой дрянью…

Я закинул третью ловушку в озеро, отметив, что, судя по дрожанию шнурков, уходивших в воду к первым двум, мясорастительные консервы «Каша перловая с останками говядины» пользовались популярностью у придонных трупоедов. Может, чего и наберётся к утру. До берёзы дошли едва ли не под ручку — Лина спотыкалась в темноте. По разные стороны от ствола забросил оба телевизора, один подальше, второй — почти под берег. Набрал хворосту чуть ли не наощупь, начисто забыв, почему-то, что можно было и телефоном посветить. Разложил небольшой костерок и запалил.

Кажется, последний раз я так сидел лет десять назад. Чтоб никуда не спешить, ни о чём не переживать, болтать обо всякой ерунде со случайным собеседником и ждать восхода солнца, чтобы проверить улов. Тогда мы разговорились на берегу Якоти с каким-то мужичком из Москвы. Пока Солнце не село — оба изо всех сил делали вид, что получаем несказанное удовольствие от ловли на поплавочную удочку. На закате разговорились, познакомились, и перестали валять дурака. Надули его лодку, она побольше была, закинули сетки, каждый свою, и уселись у костра. Я рассказывал о поступлении и планах на будущую учебу в универе. Он жаловался на кризис, жену, тёщу, любовницу, начальников и политиков. Только что на засилье империалистов и международный заговор рептилоидов не сетовал. Тогда, в две тысячи восьмом, и без них было невесело. Сергей Палыч, в силу выявленного родства интересов к методам рыбной ловли, ну и поллитровке, которую он уговаривал обстоятельно, не торопясь, просил звать его Серёгой. Сошлись на Сергее, и на «Вы» — ему доходил четвертый десяток, а мне — второй, а уважать старших, как уже не раз было сказано, меня научили. Душевно посидели, в общем. Только осадок под утро остался тревожный. Взрослеть как-то расхотелось. Когда тебе восемнадцать — ты с одной стороны взрослый и несказанно самостоятельный, ответственный и продуманный. А с другой — ничего не мешает бесплатно столоваться у мамы с папой и в их дела погружаться исключительно по настоятельной просьбе. Когда на горизонте в пределах прямой, хоть и мутноватой, видимости маячит полтинник — ты уже со всех сторон взрослый. И должен думать о семье, родителях, любовнице, начальнике, любовнице начальника, проктологе, стоматологе и ещё чёртовой куче таких вещей, о которых я в свои восемнадцать и знать не знал. И в тот день я перестал задаваться риторическим вопросом о том, какая же беда гонит из дому взрослых мужиков ночью на мороз на зимнюю рыбалку. Потому что понял — какая. Вернее, какие.

Сегодня было как-то совсем по-другому. Лина, оказавшаяся Ангелиной, для друзей — Энджи, рассказывала про детство, школу и универ в Брянске и каждое лето — здесь, в Осиновых Двориках у бабушки с дедом. Про то, что на это озеро ходит лет с двенадцати. Про деревенские байки о том, что лесник — колдун и леший. И что скоро пойдут грибы, а здесь в округе лисичек — хоть косой коси.

Я согласно кивал и в нужных местах поддакивал, иногда задавая наводящие вопросы, сообразные моменту. Лепестки невысокого пламени танцевали в ночных безветрии и тишине в своём