Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

19 сентября начался штиль, и его корабли с трудом переместились на 72 мили по долготе. Постепенно успокоившееся море, более или менее неподвижная гряда облаков, моросящий дождь, налеты олушей и других морских птиц, включая малых арктических крачек (которых Колумб сначала принял за сухопутных), полеты буревестников на запад, тунец, пойманный с борта «Ниньи», и даже краб в водорослях Саргассова моря были приняты этими наивными моряками за великий признак суши. Карта Колумба, «составленная из самых надежных источников», показывала острова по обе стороны от того места, где находились корабли, и каравеллы весело опережали флагмана, надеясь выиграть приз за первую высадку на берег. Но Адмирал, заметив, что ветер заметно посвежел, приказал «Санта-Марии» отклониться от прямого западного курса.

Девятнадцатого числа лоцманы согласовали свои подсчеты. Пералонсо Нинос с «Санта-Марии» прошел 400 лиг к западу от Канар, что соответствовало «фальшивым» подсчетам Колумба и было почти правильным по изложенным выше причинам. Кристобаль Гарсия Сармьенто, лоцман «Пинты», насчитал 420 лиг, Санчо Руис на «Нинье» – 440. Последнее значение наиболее точно соответствовало «истинным» подсчетам Колумба. Фактическое пройденное расстояние насчитывало около 396 лиг, или 1261 морскую милю. Как писал сам Адмирал, он не хотел затягивать дело, сходя с наветренного курса, ради уточнения наличия или отсутствия неоткрытой земли, хотя и пребывал в уверенности, что «проходит между островами». Желание следовать сразу в «Индию» перевешивало все остальное. «Нам благоприятствует погода, – писал Колумб, – а все остальное можно сделать на обратном пути, если так будет угодно Господу». На самом же деле по состоянию на 19 сентября ближайшей землей к флоту Колумба был Флорес на Азорах, примерно в 850 милях к северо-востоку. Другими словами, до Америки еще не было пройдено и половины пути.

На следующий день, 20 сентября, устойчивый вест прекратился, поэтому пришлось менять курс. «Плыли в этот день на запад под вест-норд и даже вест-норд-вест, – писал Колумб, – потому что ветры были очень переменчивыми». На борт спустилось несколько птиц – некоторых из них моряки приняли за соловьев, – и снова появились большие надежды на скорое появление долгожданных берегов. Находясь при полном штиле, Колумб приказал измерить глубину под килем. При опускании груза на 200 саженей дна не обнаружилось (стоит ли говорить, что современные промеры в этой точке дают результат в 2292 сажени!). За следующие два дня флот прошел всего лишь 57 миль. В какой-то мере можно сказать, что Колумбу повезло, что его флот продвинулся хотя бы на это расстояние, поскольку в сентябре в этой части Северной Атлантики наблюдается наибольший процент штилей, слабых ветров и переменных погодных условий. На рассвете 21-го числа море покрылось водорослями, стало «очень гладким, как река, а воздух – лучшим в мире». На закате той ночи моряки наблюдали новолуние.

Безусловно, Адмирал жалел о потерянном времени, но всегда находил утешение даже в противоречиях. 22 сентября, когда переменные ветры начали сносить корабли на вест-норд-вест, он отметил в своем «Журнале»: «Поднявшийся встречный ветер оказался очень полезен, поскольку все мои люди были взволнованы, полагая, что в этих широтах нет ветров, способствующих возвращению в Испанию». Но ведь моряки всегда могут найти к чему придраться, чтобы снова быть недовольными. На следующий день, когда встречный ветер стих, «они снова ворчали, говоря, что отсутствие ветра лишний раз доказывает, что отсюда невозможно доплыть до Испании. Наступившее безветрие изрядно их удивило». Должно быть, где-то далеко на юго-западе в это время бушевал ураган. Тем не менее «акции» Колумба выросли на несколько пунктов: «Наступивший штиль был воспринят как знамение, подобное расступившемуся морю перед роптавшими на Моисея евреями при исходе из Египта».

Колумб всегда любил применять Священное Писание к своей собственной жизни и приключениям, хотя эту запись смешно воспринимать как тайное признание еврейской крови или стремление обеспечить новый дом для преследуемой расы. Действительно важным свидетельством в этих записях за 22–23 сентября, как отметил Шарко, было беспокойство людей из-за того, что они так много дней подряд были свободны, – свидетельство отсутствия опыта хождения под пассатами. Возможно, что и сам Колумб знал немногим больше, нежели экипаж, но вся его безмятежность проистекала из внутренней уверенности в Боге, а не из какого-то высшего знания. Ни один моряк на маленьком судне не приходит в восторг от бурных вод, которые делает навигацию более трудной и опасной. Они ненавидят плохую погоду и не боятся в этом признаться. Сам же Адмирал не раз объяснял, что приветствует штормы только потому, что командование судном в подобных условиях просто повышало его репутацию среди людей, а на гладкой воде он всегда восклицал: «Благодарение Богу!» Лишь только морские «сказочники» притворяются, что радуются штормовой погоде и бурям, а плавание по гладкой воде им кажется скучным.

Судя по той неделе осеннего равноденствия, было достаточно «скучно» – флот прошел 234 мили за пять дней. У экипажей даже хватило времени на то, чтобы спустить шлюпки и искупаться. В период таких затиший и очень легкого ветра экипажи легко обменивались шутками друг с другом – корабли шли почти борт в борт, а отсутствие свистящего ветра и шума набегающих волн позволяло без труда перекрикиваться с корабля на корабль. 25 сентября «Пинта» вплотную подошла к флагману, чтобы обсудить карту, содержащую сведения о мифических островах и одолженную у Мартина Алонсо тремя днями раньше. Пинсон, чей особый интерес к открытию этих островов был очевиден, желал потратить больше времени на их поиски. По его мнению, новые земли должны быть где-то поблизости. Колумб вступил в спор, ответив Пинсону, что «ему так показалось и во всем виноваты течения; все это время корабли находились на северо-восточнее, но при этом не могли уйти так далеко, как говорили лоцманы», при этом Адмирал «начал наносить изменения на карту вместе со своим лоцманом и другими моряками».

На закате 25-го числа Мартин Алонсо внезапно выскочил на корму «Пинты» и радостно закричал: «Tierra! Tierra! Senor, albri-cias!»[159] На всех трех судах началась всеобщая суета, при этом каждый начал заявлять, что именно он, и не кто иной увидел берег примерно в 25 лигах к юго-западу. Колумб же упал на колени, чтобы поблагодарить Бога. После служения Gloria in excelsis Deo[160]курс был изменен на зюйд-вест, и «все продолжалось в течение ночи, обращаясь на землю». Предполагалось, что посередине острова возвышалась высокая гора, подобная вулкану Тенерифе, видимого в ясную погоду за 100 миль.

На рассвете земля исчезла. Колумб, продолжающий следовать тем же курсом до полудня, решил: «То, что должно было быть сушей, было не землей, а небом». Появление ложных