Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

который выбрал Колумб». А Джордж Нанн, также исследовавший первую экспедицию, пришел к выводу, что Колумб знал все существенные детали об океанских ветрах и течениях и «понимал их настолько досконально, что за все путешествие не сделал ни одного неверного шага». Оба эти суждения требуют значительную оговорку. Западный курс Колумба от Канар уходит из пояса пассатов в так называемые «конские широты»[150]. Более того, северная граница северо-восточных пассатов на начало октября опускается к югу от курса Адмирала и проходит примерно вдоль 26° северной широты, а флот вошел в эту зону только в последние несколько дней перехода. Но эта граница очень переменна, и ее широтные колебания невозможно заранее предсказать. Например, наша «Мэри Отис» в ноябре 1937 года не смогла выйти из «конской зоны», пока не оказалась ниже 20° северной широты, и делала менее 2 узлов в тех же водах, где флот Колумба шел со скоростью выше 5 узлов. Любому парусному судну, направляющемуся сегодня из Испании в Вест-Индию, независимо от того, выходит ли оно с Канар или откуда бы ни было, я советовал бы снижаться почти до 15° севера и только милях в пятистах южнее Тенерифе брать курс на запад. Даже рекомендуемый маршрут плавания при пассатах, приходящихся на сентябрь, из Северной Европы в Нью-Йорк отклоняется ниже 24° примерно в 250 милях к югу от параллели Ферро. Таким образом, Колумб выбрал не самый лучший маршрут, даже для того места – в 750 лигах к западу от Канарских островов, где, по его предположению, должен был находиться Чипунгу. Адмирал получил то, что мы, янки, называем «а mighty good chance»[151]: он не попал в «лошадиные широты» в сезон ураганов, не имел ни одного штормового или штилевого дня, и лишь только несколько дней переменчивых ветров принесли ему неприятности. Образно выражаясь, Колумб избежал всех возможных «подводных камней», впрочем, фортуна всегда благоволит смелым.

9 сентября, в тот день, когда Колумб миновал Ферро, «он решил считывать меньшее расстояние, чем прошел на самом деле, чтобы, если вдруг путешествие окажется долгим, люди не были бы напуганы и встревожены». Практиковать этот наивный обман было совсем не сложно: никто из моряков не осмелился бы проверять «арифметику» командира. По большому счету, такая уловка была совершенно правильна и даже этична, учитывая тип людей, с которыми ему приходилось иметь дело. Моряки – странное племя, мало понятное сухопутным жителям. Один и тот же человек, способный на величайшее мужество, поднимаясь высоко в воздух во время шторма или отчаянно управляя утлой лодкой ради спасения товарища по кораблю, пугался, словно норовистая лошадь, всего, что выходило за рамки опыта. И если кодекс его суеверий нарушался чем-нибудь вроде отплытия в пятницу, он испытывал беспокойство по этому поводу в течение всего путешествия. Вербовка простых матросов в исследовательские экспедиции всегда было нелегким делом – по крайней мере, до нынешнего века, направо и налево рекламирующего «настоящих морских волков». Колумб очень хорошо представлял, что рано или поздно придет время, когда экипаж начнет требовать разворота обратно, и хотел иметь шанс успокоить команду, объяснив, что дом не так уж далеко: «Парни, вы же бывали намного дальше, когда ходили вдоль Африки, не так ли?» Самое забавное, что при ведении в этой «двойной бухгалтерии» Колумб переоценивал реальную скорость и расстояние почти на ту же величину, на которую снижал их для невежественных моряков. В результате «фальшивый» расчет был значительно ближе к реальности, чем тот, который он считал за «истинный». Лоцманы на других судах также вели независимые расчеты. Интересно, что при сравнении всех четырех выяснилось – ближе всех к истине оказался Пералонсо Нинос на «Санта-Марии».

Те люди, чьи знания о море ограничены современными мощными судами, постоянно сбивающимися с курса, могут усомниться в точности навигационных записей из «Журнала». Как ни странно, но парусник легче удерживать на заданном курсе, чем пароход. При устойчивом ветре рулевой, образно говоря, сливается с судном и лишь время от времени поглядывает на компас, проверяя самого себя. Правильность курса отслеживалась с большой тщательностью, о чем свидетельствует следующий факт. 9 сентября Колумб сделал в «Журнале» следующую запись: «Моряки плохо рулили, давая ей [ «Санта-Марии»] уклониться с вест на вест-норд и даже на вест-норд-вест, за что адмирал много раз их ругал» (возможно, они полагали, что плывут на пароме через Севилью, или рассуждали о верности девушек на Азорах). Сегодня для судна размером с «Санта-Марию» не считалось бы серьезным нарушением отклонение на 1–2 румба, например, при свежем ветре или приливе, однако затем это отклонение должно быть компенсировано. Однако на «Санта-Марии» и остальных каравеллах Колумба за такими показателями следили с гораздо большей осторожностью, по крайней мере, записей о неточном соблюдении курса в «Журнале» больше не было.

В течение первых десяти дней (с 9 по 18 сентября включительно) устойчивый пассат перенес флот на 1163 морские мили. Минимальное суточное расстояние, пройденное судном в этот период, составило 60 миль, максимальное – 174, что являлось весьма неплохим показателем для парусников такого тоннажа[152]. Образно выражаясь, это был «медовый месяц» путешествия. Ветер и море на форштевне придавали каравеллам килевой и бортовой крен, воспринимаемый ногами моряков на свой особый лад, не требовалось работы с постановкой или убиранием парусов, а морской пейзаж за форштевнем радовал глаз (эстетствующие снобы, не воображайте, что простые моряки этого не ценят). Ярчайшее из синих морей, мохнатые облака, гонимые пассатом со стороны кормы, проплывающие над головой и скрывающиеся за западным горизонтом, теплая погода и устойчивый свежий ветер – все это указывало на небесное благословение задуманного. Экипажам лишь оставалось содержать суда в чистоте, соблюдать корабельный распорядок, наблюдать за птицами и летучими рыбами и мечтать о золоте, которого в Чипунгу разве что куры не клевали.

«16 сентября Адмирал записал в „Журнале “, – цитирует Колумба Лас Касас, что, que era plazer grande el gusto de las mana-nas“»[153]. Какие воспоминания вызывает эта фраза! Благоухающая прохладная свежесть рассвета в море, ложная заря, поднимающая пирамиду серовато-белого света, бледнеющие звезды, розовое свечение облаков по мере приближения восхода, внезапное превращение квадратных парусов из темно-серых в красновато-золотые, запах высыхающей с палубы росы – все вызывало чувство, что Бог всемогущий находится на своем месте и с миром все в порядке. «Погода напоминала апрель в Андалусии, – писал Колумб, – единственное, чего мне хотелось – услышать пение соловьев». Что ж, могу его понять! Вы, обитатели суши, можете их послушать, оставляя нам буревестников, широкими кругами носящихся вокруг корабля в поисках планктона на отмелях