Пособие по выживанию для оборотней - Светлана Гусева

Туомас подмигнул Игорю и пошел переодеваться в халат.

Старшая сестра ждать не любила; Туомас еще застегивал пуговицы униформы, когда Полина, возникнув в раздевалке, ткнула ему в лицо списком пациентов. Вторая фамилия сверху оказалась жирно подчеркнута красным карандашом.

— Сначала вот этого, новенького из третьей. Он на коляске, и я давно его сама бы на клизму отфутболила — так умотал куда-то на своем драндулете! А времени скакать по этажам у меня нет. Так что давай, ноги в руки, найдешь его — и бегом сюда.

Выдохнув, Туомас разгладил халат, ополоснул лицо и быстрым шагом вышел из отделения в общий холл. Пациенты во втором хирургическом сменялись довольно часто, но он успевал запоминать их. Дарушкин из третьей поступил накануне, но в угаре разоблачения доктором Германом Туомас едва ли заметил, как тот выглядит. Впрочем, коляска служила неплохим опознавательным признаком.

Пробежав по этажу в обе стороны — в крыле напротив размещалась урология, — Туомас не поленился съездить на второй этаж в столовую, куда пациенты наведывались по несколько раз на дню, приплачивая за дополнительные порции. Но колясочники так обычно не делали — берегли силы. На четвертом этаже находились интенсивная терапия и лаборатория, туда без веской причины вообще никто не совался, даже из медперсонала, но упорный Туомас намотал пару кругов и там, изрядно удивив заведующего.

Дарушкин как сквозь землю провалился.

Выдохшись, Туомас решил, что пора звать на помощь. Лучше всего спросить у какой-нибудь санитарки — та хоть и поднимет на смех, зато не станет жаловаться.

— А ты к Авениру-то заглядывал? Он всех новеньких к себе зазывает.

— К Авениру? — Туомасу казалось, что он уже слышал это имя раз или два от доктора Германа, но память упорно отказывалась давать подсказки. Какой-то важный врач или особый специалист?

И имя такое странное, будто нерусское.

— А что он лечит, доктор Авенир?

Санитарка воззрилась на него как на сумасшедшего, потом тихо хмыкнула:

— А ведь можно сказать, что и лечит, твоя правда. Души он лечит человеческие — потому что отец Авенир. Батюшка это местный, и у него даже часовенка своя есть. Спустишься на первый этаж, направо до упора.

Туомас моргнул, не зная, почему заранее испытывает к неведомому отцу Авениру тихую неприязнь. Это ведь уместно, что при больнице служит священник — не все выходят из этих стен живыми, а родственникам порой нужно утешение даже больше, чем умирающим. Все это было правильно, и в Финляндии он об этом даже не задумывался, ведь, в конце концов, кто такой Туомас, чтобы решать, как людям переживать утраты и где искать надежду, когда сил уже не осталось?

Но вот отец Авенир отчего-то заранее ему не нравился.

Пройдя мимо гардероба — все еще закрытого, хотя температура по утрам едва достигала десяти градусов, — Туомас нырнул в небольшой коридор, которым определенно пользовались не так уж часто. Здесь располагались подсобные помещения, кабинет заведующего хозяйственной частью, которого так часто ругал Герман Николаевич, а также пресловутая часовня.

После приезда в Питер Туомас был только в двух соборах — Казанском и Исаакиевском, а до Спаса на Крови так и не дошел, слишком уж большой показалась очередь. Но великолепие русских храмов его не сильно поразило: он видел большую часть интерьеров на картинках прежде, да и обилие позолоты и икон создавало ощущение не близости к небесному царству, а похвальбы земными благами.

Дверь в часовню была едва приоткрыта, но Туомас все равно тихонько постучался и только после этого толкнул ее.

Конечно, в часовне при больнице не могло идти и речи о роскоши кафедральных соборов, но от Туомаса не укрылась хотя бы попытка. Вопреки православной традиции он заметил пару деревянных лавок у самой стены — видимо, для пожилых пациентов или родственников. За высокой, покрытой красной парчой кафедрой высились Царские врата — единственное название, которое Туомас вынес из экскурсии по Исаакию. Тогда на его вопрос, почему алтарь спрятан от прихожан, гид смутилась и поспешила сменить тему.

Царские врата не терзали блеском золота, как в храмах, но были завешаны иконами в тяжелых резных окладах и лампадками, где за толстым красным стеклом трепетали едва различимые язычки пламени. В часовне без единого окна стоял тяжелый, густой воздух, и Туомас невольно покосился на огромную икону Богоматери в небольшой нише, перед которой горело не меньше сотни восковых свечей. От запаха ладана виски сдавило болью.

Зато он отыскал потерянного пациента. Слева между двумя большими подсвечниками — Туомас не знал, как они называются, — стояла инвалидная коляска, в которой сидел маленький, сгорбленный мужчина средних лет с неестественно вывернутой левой рукой. Он то и дело нервно потряхивал головой, а слова, едва долетавшие до Туомаса, постоянно прерывал глухой кашель.

«Не жилец», — невольно пришло на ум Туомасу, и он тут же устыдился собственных мыслей. Герман Николаевич умел творить чудеса, вполне возможно, у него получится…

— Что вам угодно?

Со скамьи поднялся невысокий, худощавый молодой мужчина в черной сутане, которая болталась на нем, словно «власяница мученика», — еще один оборот, почерпнутый из храмовой брошюрки. На вид он казался ровесником Туомаса, русые волосы красиво ложились волнами на слегка сутулые плечи, и даже бородка словно нарочно подстрижена, чтобы придать священнику максимальное сходство с Христом. Появление санитара, казалось, его удивило.

— Я должен отвезти пациента на процедуры, — спокойно ответил Туомас, подходя ближе.

Дарушкин с трудом повернулся в его сторону.

— Уже? — пролепетал он. — А я думал… Вы уж меня простите, запамятовал совсем. С батюшкой вот беседовал и…

Туомас стиснул зубы.

— Время, проведенное в обители Божией, не бывает напрасным, — чуть нараспев произнес Авенир, опередив его. — Идите с Богом, сын мой. Пусть Он придаст вам сил выдержать ниспосланные душе и телу испытания.

— Это не ваша вина, не извиняйтесь, — Туомас подчеркнуто обращался только к Дарушкину. — В следующий раз буду сразу искать вас тут, не волнуйтесь. Сейчас доедем вмиг…

В этот момент в часовне появилась хмурая Полина. Вошла она, разумеется, без стука, и Туомас не без удовольствия заметил, как покосился на ее туго обтянутый халатом бюст и открытую шею священник.

— Вот он, блудный сын. Забыла тебе сказать, что тут его самое верное искать. — Она выхватила у Туомаса ручки коляски. — Поздно ему уже на клизму, теперь сначала ФГДС. Держитесь, Дарушкин, это ненадолго — на весь день мы вас с дерьмом внутри не оставим, все вычистим!

Хохотнув, она выкатила коляску в коридор.

— Не всем очевидно, как надлежит себя вести в доме Божием, — поморщился отец Авенир и внезапно протянул Туомасу руку. — Думаю,