Чувство реальности. Книга 1 - Полина Дашкова

Ткань напоминала мешковину по структуре и цвету, на этикеткебыл обозначен какой-то умопомрачительный состав: лен, шелк, кашемир. Нараспродаже пиджак и брюки стоили четыреста долларов. Консультировала припокупке Марина, к тому времени уже бывшая, но все-таки немножко жена. Часа двапрокопавшись в углу бутика, у многослойных вешалок с невыразительным дляАрсеньева тряпьем, она извлекла это чудо и заявила, что от такого прикидазнающие люди будут писать кипятком. Арсеньев к прошлому лету накопил пятьсот долларов,чтобы привести в порядок стареющую машину и съездить в отпуск, порыбачить наозере Селигер. Но отсутствие приличного костюма мешало работать, а тут такоесчастье – распродажа, смехотворная цена.

Однако костюм оказался прожорливой гадиной. Он требовалдругих ботинок, других рубашек. Пришлось еще раз отправиться на распродажу ирасстаться с квартальной премией.

Что касается дополнительных деталей туалета, необходимых длякамуфляжа, за неимением денег Саня нашел оригинальное решение. От дедушки, военногопереводчика, у него остались наручные часы и зажигалка. Часы были швейцарскойфирмы, образца 1939 года, неизвестно, сколько они стоили изначально. В 1945-м,во время встречи на Эльбе, дед поменялся с английским офицером. У деда былисоветские стальные “ходики” производства завода “Слава”, с серпом и молотом нациферблате, они так понравились англичанину, что он не пожалел своихшвейцарских, с серебряным корпусом и золотыми стрелками.

Сане часы достались уже мертвыми, с треснутым стеклышком.Пару лет назад знакомый часовщик, проходивший свидетелем по какому-то делу,реанимировал механизм, заменил стеклышко кружком чистейшего хрусталя, подновилстершееся фирменное клеймо и от себя лично прикрепил к ушкам вполнеэксклюзивный кожаный ремешок.

Зажигалка “Зиппо” была подарена деду американским офицеромпросто на память, все на той же Эльбе. Настоящая “Варга герл”, с изображениемдевушки в развевающемся платье, которая прикуривает на ветру. В отличие отчасов, зажигалка не нуждалась в каком-то особенном ремонте. Арсеньев сам еепочистил, вставил новый фитиль, кремень, заправлял бензином. Она работалабезотказно.

Эти две вещицы, часы и зажигалка, не только играли ролькамуфляжных деталей, они приносили удачу, грели душу, но не из-за своейэксклюзивности. В них жила память о дедушке, семейная история и много всегохорошего, теплого, безвозвратно ушедшего. Хотя, конечно, было приятно вприличном обществе сверкнуть хрустальным циферблатом, крутануть колесико“Зиппы”, поймать заинтересованные взгляды знающих людей. Правда, старенький“Опель-Кадет” существенно портил имидж, но в особо ответственных случаях можнобыло выклянчить у начальства служебную машину, “Мерседес” или даже джип“Чероки”, с камуфляжными номерами, с шофером или без него.

Работа Вики Кравцовой тоже требовала камуфляжа. Бесконечныепрезентации, премьеры, переговоры, тусовки, и каждый раз надо явиться в чем-тоновом, шикарном, сногсшибательном, чтобы выглядеть не хуже других. Денег вродебыло много, но все равно Вике их хронически не хватало.

Правда, Арсеньев вдруг стал подозревать, что камуфляжабольше требовала не работа, а душа руководителя пресс-центра.

Количество и качество вещей выдавало лютую ненасытность,какое-то болезненное шмоточное обжорство. Вика Кравцова покупала, покупала ивсе не могла остановиться. Арсеньеву тут же вспомнилась фраза ее заместителяФеликса Нечаева о том, что она хотела стать “вамп”, но мешало бедненькоепровинциальное прошлое.

Понятно, зачем ей вдруг понадобилась вторая машина. Ейхотелось, чтобы всего было много, очень много. Пусть не такая дорогая ишикарная, но две. Обязательно две. Однако купить себе “Опель” или “Фольксваген”Вика так и не успела.

Цены она выписывала в середине марта. Рядом было несколькоимен и телефонных номеров.

"Сергей Иванович (только японки); Юра (авторынок, зв.после 20-го); Паша (от дяди Кости, Гамбург, любые, деш.)”.

– Паша-Паша-Павлик Воронков, – пропел Арсеньев себе под нос,спохватился, что пропустит прямой эфир Рязанцева, и переключил телевизор нанужный канал.

Проснувшись, Маша обнаружила, что они все еще едут, вернее,стоят в пробке на Новослободской. Рядом возвышалась разрушенная церковь извишневого кирпича, с корявой березой на крыше, киностудия “Союзмультфильм”.Если здесь пешком свернуть с шумной загазованной Новослободской, справа будетсобачья площадка, слева ржавые кубики гаражей.

Сколько раз за эти годы она мысленно проходила сквозьцепочки дворов и переулков, зимой с разбегу скользила по черным коротким лентамголого льда, рассматривала под лупой снежинки на варежке, весной перепрыгивалалужи, колотила портфелем по водосточным трубам и слушала жестяной грохотразбитых сосулек.

Ловуд свернул в Оружейный. Там на месте старых милыхразвалюшек возвышался роскошный фасад новостройки, лимонный, с тонкими белымипрожилками балконных бордюров, увенчанный зеленой крышей с круглой башенкой.Сверкающее, как сказочный дворец, постсоциалистическое счастье, от полутора додвух тысяч долларов за квадратный метр.

Чуть дальше был дом, в котором Маша родилась и прожилапервые тринадцать лет своей жизни. Господи, каким убогим, каким грязным иоблезлым он стал, этот элитарный кэгэбешный кооператив, построенный в 1967-м.Маша задержала дыхание, зажмурилась и решилась открыть глаза только послеочередного поворота.

Но дальше ее ждали Миусы.

В Доме пионеров она занималась спортивной гимнастикой,плавала в бассейне. В троллейбусном парке у сквера вместе с одноклассникамиГошей и Севой носилась по пустым гулким троллейбусам, с рычанием рулила вкабине водителя.

На небольшой площади перед Дворцом пионеров высиласьскульптурная группа, изображавшая героев писателя Фадеева. Маша оглянулась ипосмотрела на этих целеустремленных уродов с искренней благодарностью. Ониоказались единственной деталью городского пейзажа, при виде которой не сжалось,не прыгнуло сердце.

Несмотря на позднее время, вокруг скульптур катались нароликах дети. В одной из девочек она узнала себя, двенадцатилетнюю, с длинными,до пояса, волосами, в узеньких красных джинсах, которые привез отчим из Парижа,в белом свитере с высоким горлом. Она понимала, что это всего лишьгаллюцинация. Не было среди катавшихся детей девочки в красных джинсах и беломсвитере. Но Маша отчетливо видела ее, оставшуюся здесь навсегда собственнуюмаленькую цветную тень.

Она опять закрыла глаза. Она вдруг обнаружила, что с тогомомента, как ступила в железную трубу, ведущую от самолета к зданию аэропорта,думает по-русски. Об этом отец тоже предупреждал. Он говорил, что за этим надовнимательно следить. Как только начинаешь думать по-русски, в твоей английскойречи предательски проступает легкий акцент. Ты сам не замечаешь, а со стороныочень даже слышно.