Чувство реальности. Книга 1 - Полина Дашкова

Сквер был еще прозрачным, полусонным. Холодно чернела низкаячугунная ограда, над ней дрожали бледные мокрые липы и тополя, подсвеченныесизыми фонарями и зеленым блеском мелкой новорожденной листвы.

Когда все это осталось позади, Маша перевела дыхание.

Как бы научиться существовать компьютерно-животным способом,без всяких сложных эмоций, без сантиментов, с логическими схемами в обоихполушариях мозга и со здоровыми инстинктами в гипофизе?

В зеркальце она встретилась глазами с Ловудом и заставиласебя улыбнуться ему. Он улыбнулся в ответ, но довольно кисло. Надо было хотьнемного расшевелить его, поболтать, придумать какой-нибудь предлог для следующейвстречи, однако в голову ничего не лезло. Нельзя молчать всю дорогу, необходимоему понравиться, внушить симпатию и доверие, иначе как же его, хмыря болотного,психологически тестировать?

– Мистер Ловуд, это правда, что у Бриттена был роман с Кравцовой?– спросила она, зевая и потягиваясь.

– Почему вас это интересует?

В зеркале она заметила, как задергалось у него веко.

«А он, оказывается, жутко нервничает, – с удивлениемотметила про себя Маша, – к чему бы это?»

– Про любовь всегда интересно. Тем более пророссийско-американскую любовь. Конечно, прямого отношения к теме моейдиссертации это не имеет, но в хозяйстве все пригодится. Клянусь, я никому нескажу, – произнесла она самым игривым, самым пошлейшим тоном, на какой быласпособна, и еще глупо подхихикнула для убедительности.

По его лицу стало видно, что он немного расслабился.

– Потом как-нибудь я расскажу вам про любовь, мисс Григ. Проэту не обещаю, а про какую-нибудь другую – непременно. А сейчас мы ужеприехали.

Маша узнала двор, он почти не изменился. В детстве онаприходила сюда качаться на качелях. Здесь были отличные качели. Не маленькие,для трехлетних малышей, как в других дворах, а настоящие, высокие, сметаллическими прутьями, с крепким деревянным сиденьем. Иногда к ним дажевыстраивалась очередь и случались небольшие драки.

В кирпичном семиэтажном доме когда-то жили двое бывшиходноклассников. Мелькнула мысль, что кто-нибудь может узнать ее, она даже чутьне поделилась этими дурацкими опасениями с Ловудом, но вовремя спохватилась игрубо выругала себя. Она, конечно, ужасно устала. Долгий перелет, разница вовремени, беспощадная и совершенно неожиданная атака всяких детскихвоспоминаний. Но все равно это не оправдание. Надо держать себя в руках в любомсостоянии и надо сию же минуту прекратить думать по-русски.

На скамейке у подъезда сидели три старухи, дышали воздухомперед сном, громко обсуждали маленькие пенсии и дикие цены. Платки, темныепальто, суровые морщинистые рты, широко расставленные колени. Те же старухи,которые сидели здесь во времена Машиного детства. То есть, конечно, уже совсемдругие, но очень похожи. Они, как египетские сфинксы, эти дворовые бабки налавочках, никогда не меняются, никуда не исчезают. Может, они бессмертны?

Ловуд даже не сделал попытки помочь ей с чемоданом, толькооткрыл багажник. На левое плечо она повесила сумку с ноутбуком, в правую рукувзяла чемодан, и тут же рука предательски заныла. Осталась еще небольшая сумка.

– Вы не могли бы взять мой компьютер? – спросила она Ловуда.

Он как будто не услышал. Он стоял с ключами от машины в рукеи озирался по сторонам, словно потерял что-то в этом дворе.

"Хмырь болотный, свинья!” – заметила про себя Маша.

– Стивен, помогите мне, пожалуйста! – попросила она громко ижалобно.

– А? Да, конечно, – он отвлекся от созерцания двора и взял унее чемодан.

Когда они подошли к подъезду. Маша поздоровалась состарухами, они не ответили, но вперились в нее так внимательно, словно пыталисьузнать.

– Здесь не принято здороваться с незнакомыми людьми, – тихосказал Ловуд по-английски, – так, погодите, я, кажется, забыл код.

Он отпустил ручку чемодана, принялся рыться в карманах.Бабки замолчали и внимательно наблюдали. Чемодан покосился и тяжело грохнулся.Ловуд не успел подхватить его, и чемодан перевалился на нижнюю ступенькукрыльца. Маша кинулась ловить его.

Как раз в этот момент послышалось нежное мяуканье. Она несразу сообразила, что это звонит ее новый телефон.

– Кто это может быть? – проворчала она, роясь в сумке впоисках маленького аппарата, одновременно помогая Ловуду справиться счемоданом.

– Я слушаю! – раздраженно выкрикнула она в трубку по-русски.

– Как ты долетела? – голос отца звучал совсем близко, словноон звонил с соседней улицы.

– Спасибо, нормально! – рявкнула она, переходя наанглийский:

– Ты почему не спишь? У тебя там сейчас шесть утра!

– Я спал, но проснулся и захотел услышать твой голос. Тычто, не можешь говорить? Где ты?

– Стою на ступеньках и пытаюсь поймать свой чемодан, –сердито доложила Маша, – спи дальше, у меня все о'кей, я сама тебе позвоню, неволнуйся.

– Ду как же о'кей, если ты сама ловишь чемодан? Тебя что, невстретили?

– Встретили, успокойся.

– Кто? Ловуд?

– Да.

– Не сердись, пожалуйста, не забывай, что я старый ибестолковый. Где тебя поселили?

Ловуд между тем растерянно листал свою записную книжку впоисках кода. Бабки с любопытством наблюдали за происходящим.

– Я не сержусь. Успокойся. Потом все расскажу, сейчас немогу. – Она успела заметить несколько цифр, нацарапанных рядом с дверью, отстранилаЛовуда и принялась нажимать кнопки.

– Да, все, я понял, прости. Я только хотел сказать, чтозавтра в Москве обещают дождь и резкое похолодание, а ты не взяла ничеготеплого. Обещай, что прямо сегодня купишь себе какую-нибудь куртку, ипожалуйста, не пей здесь сырую воду из-под крана, там сплошная хлорка.Кипяченую тоже лучше не пей.

– Не буду.

– Что не будешь? Покупать куртку или пить сырую воду?

– Я все сделаю, как ты хочешь, но я не могу сейчас говорить.Я перезвоню позже.

Дверь открылась. Маша улыбнулась и подмигнула Ловуду,встретив его недоуменный, напряженный взгляд.

Однокомнатная квартира, почти пустая, вся отливала кровавойкраснотой. Багровые обои с черными жирными тюльпанами. Багровый палас на полу.Кухня и прихожая оклеены блестящей морщинистой клеенкой, имитирующей голуюкирпичную стену. Даже плитка в ванной и туалете была вишневой, с черным,траурным ободком. Шторы на окнах темно-лиловые, почти черные, кружевные. Мебельполированная, облезлая, но блестящая. На стене лаковый цветной портретВысоцкого с гитарой, повязанной красной лентой, и календарь за 1988 год сполуголой японкой.