Чувство реальности. Книга 1 - Полина Дашкова

Позиция автора не обязательно совпадает с позициямивымышленных героев романа.

– Посиди здесь и подумай о своем поведении. Дверь закрылась,снаружи повернулся ключ. Маша Григорьева осталась одна в просторной комнате,где не было ничего, кроме фанерных щитов наглядной агитации, прислоненных кстене, пыльных рулонов бумаги, сваленных в угол, голой ослепительной лампочкипод потолком, сизого ночного окна с клочьями ваты между рамами и чугуннойбатареи.

– Вот и отлично! – прошептала Маша, обращаясь к запертойдвери, за которой слышны были тяжелые шаги и скрип половиц. – Я простужусь, у менябудет воспаление легких, и тебе, Франкенштейн, придется отвечать.

Шаги затихли. Маша потрогала облупленное ребро батареи. Онооказалось чуть теплым.

Пять минут назад Франкенштейн выдернула ее из-под одеяла,отняла фонарик, книжку и даже не дала надеть тапочки, потащила за руку вон изспальни по пустому полутемному коридору, потом по лестнице, на третий этаж.Маша ужасно удивилась. Такие воспитательные меры были для нее экзотикой. Онарешила не возражать и не задавать вопросов, ей стало интересно, куда ее тащат ичто произойдет дальше.

За три дня, проведенные в санаторно-лесной школе, она узналанесколько непреложных правил. Самый важный человек в этом заведении –воспитательница старших классов Раиса Федоровна Штейн, по прозвищуФранкенштейн. Есть вещи, которые ее бесят: декоративная косметика, жвачка ичтение после отбоя под одеялом при свете фонарика.

Вчера утром, обыскивая тумбочки в спальне девочек,Франкенштейн обнаружила у Маши помаду, правда гигиеническую, но она не вникалав детали. В специальной тетрадке против фамилии “Григорьева” появилась жирнаякрасная точка. После обеда соседка по столу угостила Машу мятной жвачкой.Франкенштейн шла навстречу как раз в тот момент, когда Маша запихивала в ротбелую гибкую пластинку. Тут же появилась вторая точка, жирнее первой.

– Ну все, Григорьева, – предупредила соседка, – еще однозамечание, и ты труп.

– Она что, правда детей жрет? – небрежно уточнила Маша.

– Не всех. Только девочек старших классов, и то послетретьего замечания.

В десять вечера Франкенштейн погасила свет в палате. Вдесять сорок зашла проверить, все ли спят. Маша дождалась одиннадцати, зажглапод одеялом свой фонарик, чтобы почитать. Она читала Оскара Уайльда “ПортретДориана Грея”, и так увлеклась, что не услышала, тяжелых шагов.

Вот, оказывается, как обращаются с детьми в этомоздоровительном заведении, если, конечно, можно назвать ребенком совершенносамостоятельную девочку тринадцати лет, умницу, отличницу, которая свободноговорит по-английски, читает в подлиннике Уайльда, Моэма и Голсуорси. Никтоникогда не хватал ее за руку и не волок, как нагадившую собачонку. Никтоникогда не запирал ее ночью в холодной комнате, босую, в ночной рубашке.

Неделю назад мама и отчим Маши Григорьевой попали в аварию,вроде бы не слишком серьезную, тем не менее оба лежали в больнице, к ним непускали из-за карантина. Бабушка Зина решила быстренько сбагрить Машу в этупаршивую лесную школу.

С первого же дня Маша стала обдумывать план побега. Ейхотелось увидеть маму. Она не знала, где именно мама лежит, но надеяласьвыяснить это, обзвонив из дома по телефонному справочнику все московскиебольницы.

Она понимала, что отсюда, из деревни Язвищи, добраться доМосквы без посторонней помощи довольно сложно. Не в том дело, что далеко(двадцать минут на автобусе, тридцать минут на электричке). Просто у Маши небыло денег. Ни копейки. В лесной школе не разрешалось детям иметь наличныеденьги, и верхнюю одежду держали в запертом помещении, выдавали только на времяпрогулок. А на прогулке всегда рядом Франкенштейн. Попробуй сбеги. Это закрытоезаведение, черт бы его подрал, детское оздоровительное учреждение санаторноготипа. Бабушка Зина страшно гордилась, что устроила сюда Машу, совершенноздорового подростка, по большому блату. И если Маша сбежит, бабушка ей этогоникогда не простит.

Холод начал потихоньку поедать босые ноги. Такому лютомухолоду хватит часа, чтобы сожрать человека целиком и обглодать косточки. Когдаоткроют дверь, вместо Маши Григорьевой найдут сосульку, прозрачную инеподвижную. Вот тогда они все забегают, засуетятся, им станет не простостыдно, а мучительно стыдно. Они с позором уволят Франкенштейн, лишат еедиплома педагога и разжалуют в уборщицы. Всю оставшуюся жизнь Раисе Федоровнепридется ронять слезы в ведро с грязной водой, повторяя:

"Григорьева, прости меня!” Ответом ей будет мертваятишина.

Маша тяжело вздохнула, обошла комнату, подергала дверь,припала к замочной скважине и поняла, что ключ торчит снаружи. В коридоре былотихо. Школа спала. Франкенштейн, вероятно, полетела на метле на шабаш нечистойсилы и теперь водит хороводы вокруг костра со своими подружками ведьмами. Надкостром висит огромный кипящий котел, в нем варится ароматный супчик иззлостных нарушителей дисциплины. По сравнению с теми, чьи расчлененные телакипят в этом котле, Маша Григорьева устроилась вполне сносно.

Она развернула один из пыльных плакатов, постелила назанозистый рыжий пол у батареи. На плакате толстощекий мальчик увлеченно поедалбутерброд с колбасой. Красная крупная надпись под мальчиком гласила: “Школьныезавтраки – дело серьезное, вам поскорее помогут они вырасти умными, сильными,взрослыми, так как полезны и очень вкусны!"

Старая бумага противно шуршала, обдавая пылью. Сквозьоконные щели сильно дуло. Маша обнаружила, что оба шпингалета, верхний инижний, сломаны, закрыть окно плотней невозможно. Она уселась на корточки наплакат, обхватив руками плечи и прижавшись спиной к батарее. Жестко, неудобно,но все-таки немного теплей.

Лесная школа занимала старинное трехэтажное здание, довосемнадцатого года бывшее усадьбой купцов Дементьевых, владельцев деревниЯзвищи. Купцы строили себе дом два века назад добротно и красиво, в стилераннего классицизма. Дом стоял на холме, окруженный яблоневым садом. Дальшепростирались поля, отороченные у горизонта тонким черным кружевом леса. Втишине ясно слышался гудок электрички. Сыпал снег, крупный, липкий, первый снег1985 года.

Постепенно снегопад превратился в настоящую вьюгу. Ветер вылвсе громче. Под его порывами хлипкая оконная рама трещала, тихо и грустнопозванивало стекло. Маша взглянула на маленькие наручные часы, папин подарок.Она никогда не расставалась с ними, не снимала даже в ванной. Они быливодонепроницаемые.

Десять минут первого. Сейчас должна прийти Франкенштейн. Онаже не может оставить здесь ребенка до утра. Это все-таки санаторий, а неколония для малолетних преступников.