Юрий Никулин. Война. Арена. Кино. 100 лет Великому Артисту - Михаил Александрович Захарчук

область, западную часть Калининской области и вступили на территорию Эстонии. Первыми атаковали противника с Ораниенбаумского плацдарма части 2-й ударной армии, а через день к наступлению присоединились войска 42-й армии, наносившие удар из района Пулково. Здесь же действовали и воины 115-го ЗАП. Обе советские армии наступали в общем направлении на Красное Село и Ропшу.

Юрий Владимирович так вспоминал о своем первом победном наступательном дне: «Сначала была продолжительная артиллерийская подготовка. Не могу точно вспомнить, сколько она длилась, но не менее двух часов точно. Мороз стоял за двадцать градусов, но снег плавился, как весной, а то, что от него оставалось, сплошь было покрыто черной копотью. Многие деревья стояли с расщепленными стволами. Когда артподготовка закончилась, пехота пошла в наступление. Тогда и наша батарея снялась, и мы выдвинулись из Пулкова. Ехали и видели: везде зияли воронки, всюду лежали убитые гитлеровцы. К вечеру на дороге образовалась пробка. Потом резко обрушилась ночь. Стало темно. Бесчисленное количество людей и военной техники замерло. Невозможно было сделать дальше ни шагу. На наше счастье, стояла плохая погода, и немцы не смогли применить авиацию. Если бы они начали нас бомбить, то, конечно, нам не поздоровилось бы. Наш командир Хинин сразу понял опасность такой «пробки»: если утром будет летная погода, а пробка не рассосется, то нам придется прикрывать дорогу. И он отдал команду всей батарее отойти в сторону от шоссе.

Тягачи наши отъехали приблизительно с полкилометра от дороги, и мы батареей стали окапываться на бывших немецких позициях. Гитлеровцы очень добротно их оборудовали. Так что нам оставалось только подправить те укрепления, которые раздолбала наша артиллерия. Мне с разведчиками определили один блиндаж, возле которого лежал убитый рыжий фашист. Вокруг него валялись письма и фотографии. Я их собрал, и мы с ребятами стали рассматривать немые свидетельства довоенной жизни врага. Вот его свадьба. Тут его стригут. Далее провожают на фронт. Уже на фронте он гордо стоит возле танка. Герой. А вот лежит перед нами мертвый. И, честное слово, мы к нему тогда даже злости не испытывали. Мне только подумалось: «И зачем ты, дурачина, перся в такую даль, чтобы лежать сейчас в грязи распластанным?»

Зашли в блиндаж, зажгли коптилку и стали налаживать свой нехитрый походный быт. Мокрые шинели развесили, печку затопили. Потом за ужин взялись. Достали сухари, колбасу, сахар. Чаек наладили. Сели за стол. И как раз в это время на выступающей балке заметили мышь. Короткими перебежками, как разведчица, она направлялась к нашему столу. Кто-то из ребят на нее крикнул. Мышка не обратила на это внимания и прыгнула к нам на стол. Маленькая такая. Поднялась на задние лапки, словно собачка, и стала передними просить еду. Я протянул ей ломтик «второго фронта» – американской колбаски. Она взяла его лапками и начала есть, спокойно глядя на нас немигающими круглыми глазками. Мы тоже смотрели на нее как завороженные. Стало ясно, что это немцы приучили полевку, которая от холода забралась жить в блиндаж. Петухов замахнулся на зверька автоматом, но я схватил его за руку: «Не надо, Вася». – «Мышь-то вражеская», – возмутился Петухов. – «Да нет, – сказал я. – Это наша, ленинградская мышь. Неужели ты думаешь, что ее немцы с собой привезли. Ты посмотри на ее лицо… В смысле, на мордочку».

Ребята рассмеялись, а мышка как ни в чем не бывало продолжала трапезничать.

…Через много лет после войны я как-то рассказал отцу об этой истории с мышкой. Он, подумав, заметил: «Не хочу сказать, что твой поступок героический. Но он очень символичен в том смысле, что война не огрубила твою душу, ты не привык к убийству. Это дорогого стоит». Я часто думал над отцовскими словами. А ведь он кругом прав. В самом деле, это же только представить: мы с боевыми друзьями семь лет провели на войне. Какого лиха насмотрелись, каких бед натерпелись, но человеческий облик не потеряли – сохранили. И Петухов, помнится, засмущался, когда я ему про мышку растолковал. Мы и победили очень сильного врага, потому как были добрее его…

А наутро небо прояснилось, и в нем появилась «рама» – вражеский разведчик. Спустя какое-то время немцы открыли из дальнобойных орудий сильный огонь. Ребята говорили, что разрывы слились в один протяжный гул, а я их не слышал, так крепко спал. Меня с трудом выволокли из блиндажа. Говорили, я брыкался и твердил, что чихать хотел на обстрел. Но когда меня все же привели в чувство и мы отбежали от блиндажа на приличное расстояние, в него точно попал снаряд. В который раз мне повезло. Но подумал я как раз не об этом, а о том, осталась ли в живых ленинградская мышка?»

Январский гром

Одним из этапов Ленинградско-Новгородской стратегической операции стала Красносельско-Ропшинская наступательная операция против 18-й немецкой армии, осаждавшей Ленинград. В исторической литературе она еще именуется «Январским громом» или операцией «Нева‐2». Руководил операцией командующий фронтом генерал армии Л. А. Говоров. Он обеспечил значительное превосходство наших войск над фашистами.

Вся армада наших войск должна была по замыслу командования взломать до зубов укрепленные вражеские оборонительные рубежи на линии река Нарва – Чудское озеро – Псков – Остров – Идрица, которые в гитлеровском штабе хвастливо именовались «Линией пантеры». (Смысл понятен: рано или поздно стоявшие в обороне немецкие войска должны были прыгнуть и задушить непокоренный город на Неве.)

Общий замысел наступательной операции Ленинградского и Волховского фронтов заключался в нанесении одновременных ударов по флангам 18-й немецкой армии в районе Петергоф – Стрельна (Красносельско-Ропшинская операция) и в районе Новгорода (Новгородско-Лужская операция). Затем планировалось, наступая на кингисеппском и лужском направлениях, окружить основные силы 18-й армии и развивать наступление на Нарву, Псков и Идрицу. Но главная цель того масштабного наступления заключалась в полном освобождении Ленинграда от блокады.

…Батарея заняла очередную огневую позицию. Наутро ей предстояло поддержать разведку боем соседнего соединения. Пустился холодный дождь вперемешку со снегом. Командир отделения связи сержант Ефим Лейбович с подчиненными потянули провод от батареи до наблюдательного пункта. Никулин со своим отделением готовил данные для возможного ведения огня. Быстро управившись с работой, Юрий решил немного прикорнуть. Уже третью ночь он почти не смыкал глаз, и потому ему казалось, что сможет уснуть в прыжке. Уснуть, однако, не удалось – позвал командир батареи капитан Шубников.

– Никулин, у меня нет связи с наблюдательным пунктом. Лейбович сейчас находится на КП дивизиона. Бери связистов Рудакова, Шлямина и немедленно устраните повреждение!

С трудом растолкав мертвецки спящих бойцов, Никулин пошел с ними вдоль линии.