Юрий Никулин. Война. Арена. Кино. 100 лет Великому Артисту - Михаил Александрович Захарчук

подворотнички. Курево, в основном – махорка. Спички, но лучше зажигалка. Бритва складная, так называемая опасная, мыло, нож, ложка, котелок. К концу войны многие, да почти все мы обзаводились ручными часами, а то и несколькими – на обмен. Деньги никакой цены тогда не имели. Все, что мы сами себе добывали, за исключением того, что было положено солдату по довольствию, – все приобреталось, как теперь модно говорить, по бартеру. Обмены на войне – первое дело. Не зря же поется: «Махнем не глядя, как на фронте говорят». Практически все, что нужно, можно было выменять у товарищей на то же курево или на кусковой сахар. Сахар был даже дороже курева. Парой, другой затяжек с тобой любой солдат, даже незнакомый, всегда поделится. А сахар выступал валютой. Им никто просто так не делился. Короче, «сидор» (вещмешок) я на себе таскал под пуд точно. Это не считая шинели, винтовки и боеприпасов. На голове – стальной шлем. Патроны я носил в двух подсумках из кирзы. Выдавали нам по одному, но мы правдами и неправдами добывали себе второй. Патроны в бою – первое дело. По две гранаты еще было.

– Насчет патронов и гранат – это понятно, а что еще пользовалось у вас особой популярностью?

– Наверное, немецкие саперные солдатские лопаты. Вот уж стоящий инструмент. Под рост человека подогнанные черенки, лезвия 42–45 см из закаленной стали. Лопата та никогда не ломалась – черенок точился из бука. Даже небольшие деревца ею можно было рубить. Лопата немецкая ценилась дороже немецкого же автомата. Кстати, не самая надежная машина. А лопата – на все случаи жизни, вплоть до рукопашной, – всегда выручала. И вообще вражеский шанцевый инструмент: ломики, кирки, топоры – был для наших бойцов на вес золота. Ни в какое сравнение не шел с нашим. Ну что ты хочешь, если за полный комплект инструмента отдавали мотоцикл с коляской. Немцы на войне ели складными вилкой и ложкой. А у нас были только алюминиевые ложки. Как правило, на каждой имелась гравировка, начиная от инициалов и заканчивая стихотворными строками. От нечего делать или на привалах те гравировки потом чистились спичками или веточками. Немецкие кухни были двухкотловые. А мы ели с однокотловых кухонь. Сколько помню, на батарее никогда спирт не переводился. Старшина умело хранил его излишки. На спирт, кстати, тоже многое можно было выменять. Хороший командир вместе со старшиной всегда имел свой собственный специальный обменный фонд: тот же спирт, трофейные плащ-палатки, шинели, одеяла, ремни из натуральной кожи, фляги, термоса-бачки, котелки, термитные лампы, ножи, топоры, лопаты, пилы, молотки и даже гвозди. Так вот на сахар можно было обменять все, что я перечислил, и еще то, что забыл упомянуть.

– Ленинская комната у вас была?

– У нас она называлась ленинским уголком. Замполит разворачивал его даже в походных условиях, в палатке. Много свободного времени мы там проводили. Песни пели, в шахматы, шашки играли, анекдоты травили. Почему-то не боялись рассказывать байки даже под портретом Сталина. Наверное, потому что верили друг другу. Хотя за аполитичные разговоры нашего брата, случалось, брали за шкирку. Во всяком случае, разговоры такие промеж нас ходили. К каждой красной дате календаря мы обычно устраивали собственный концерт художественной самодеятельности. И все репетиции тоже проводили в ленинском уголке, а играли потом в столовой. Своего клуба мы не имели.

– А в карты играли?

– Нет, никогда. Не вспомню даже случая, чтобы кто-то из нас завел речь о картах.

Очевидное – невероятное, или Фронтовые встречи

Юрий Владимирович при всяких удобных случаях мог всегда вспомнить нужный, оправданный ситуацией анекдот. Но еще он был кладезем трогательных, смешных или поучительно-смысловых баек. Не всем моим читателям, верно, известно, что знаменитый фильм «Берегись автомобиля» возник из того, что Никулин однажды рассказал Эльдару Рязанову необычную историю о благородном угонщике автомобилей. Режиссер возликовал, тут же сообщил сюжет Эмилю Брагинскому, и уже вдвоем они написали сценарий. Кстати, самый первый их совместный. Дальше последовали: «Зигзаг удачи», «Старики-разбойники», «Невероятные приключения итальянцев в России» и «Ирония судьбы, или С легким паром!», «Служебный роман», «Гараж», «Вокзал для двоих» – все лучшее, что снято Рязановым. Самое примечательное заключается в том, что режиссер клятвенно пообещал Юрию Владимировичу снять его в главной роли Юрия Деточкина. Но в итоге отдал ее Иннокентию Смоктуновскому. К этой истории я еще вернусь в главе о кинематографических работах моего героя. Пока что замечу: собирать, обрабатывать и потом рассказывать различные жизненные истории тоже не абы какой дар, ниспосланный человеку свыше. И Никулин был им наделен в полной мере. Рискну даже предположить: не случись в его биографии цирка, Юрий Владимирович элементарно мог бы стать писателем. Тем более, что и отец его всю жизнь сочинял, и сам он очень прилично писал.

Из фронтовых рассказов артиста я выбрал только те, которые повествуют о необычных людских встречах.

* * *

«Мы тогда стояли под Гдовом на самом берегу Чудского озера. И был у нас водитель Толя Старовойтов. Трудился на грузовике-полуторке. Он подвозил нам продукты на батарею. Вот однажды едет он груженый, торопится, чтобы к обеду поспеть. А впереди него две колымаги, запряженные лошадьми, плетутся. На таких телегах боеприпасы, как правило, подвозят. И возничие на них почти всегда – люди пожилого возраста. В тот раз они едут себе и переговариваются. А Старовойтов им сигналит: дорогу уступите! Ноль эмоций. Ну, Толя парень был горячий. Спрыгнул со своей полуторки, подбежал к последнему ездовому и как двинет ему в ухо. Тот в бога мать заорал, и только хотел дать сдачи, как остолбенел. Это ж сын его родной по уху звезданул! Обнялись, плачут оба. Надо же: два года служили практически по соседству и ничего друг о друге не знали. Пошли потом к командиру полка и попросились, чтобы их оставили служить вместе, в одном подразделении. Конечно, им пошли навстречу, и отец с сыном до самой Победы воевали рядом. Я радовался за них, и у меня еще тогда мелькнула мысль: «Эх, и моего бы отца направили ко мне!» А потом устыдился: батю же комиссовали по здоровью еще в гражданскую…».

* * *

«Мой сослуживец по батарее старший сержант Николай Белов был родом из Пушкина. Городок этот заняли немцы. Но наши оборонительные рубежи проходили очень к нему близко. Коля в хорошую погоду мог в обыкновенный бинокль разглядеть свой собственный дом, где оставались отец и мать. Естественно, никакой связи с ними Белов не имел.