Чувство реальности. Книга 1 - Полина Дашкова

– Не совсем.

– Ага. И я не совсем, – ординатор тихо захихикал, – нофеньки классные, скажи?

– Конечно, Гера, классные, но ты, может, объяснишь, почемуне хочешь вносить в протокол изнасилование, посмертный выстрел и помаду? – тихоспросил Арсеньев, когда они вышли в коридор.

– Потому! – истерическим шепотом выкрикнул Гера и добавилуже спокойней:

– Дай сигаретку, а?

Арсеньев протянул ему пачку. Гера вытащил сразу три, нозакуривать не стал, кинул в карман халата и побрел по коридору, не оглядываясь.Саня видел, как путь ему преградил майор Птичкин. За это время он успелисчезнуть и теперь вернулся. Несколько минут они говорили о чем-то. Затемразошлись в разные стороны. Ординатор поплелся назад, к трупам, а Птичкинтвердым шагом направился прямо к Арсеньеву.

– Значит так, майор, – произнес он, усаживаясь рядом наподоконник, – сейчас сюда приедет лидер думской фракции господин Рязанцев, иговорить с ним придется вам.

– Почему мне?

– Потому, что вы первым оказались на месте преступления.Потому, что мое руководство связалось с вашим, и у нас тут получаетсяобъединенная оперативная группа. Работаем в обстановке строжайшей секретности.О том, что убит американец, а главное, где он убит, Рязанцев пока знать недолжен. Вы все поняли, майор?

– Не совсем. Что именно я должен ему сказать?

Птичкин презрительно пошевелил усами и громким шепотом,почти по слогам, произнес:

– Вы просто скажете, что она лежала в постели. Одна.

Арсеньев затосковал так сильно, что у него заболел живот. Донего дошло, наконец, почему в коротком телефонном разговоре так орал дежурныйпо отделу полковник, почему приказано было отправить домой Генку Остапчука, аему, Арсеньеву, велели остаться, и почему майор Птичкин сменил небрежное “ты”на отстраненное, официальное “вы”.

Дипломат прав. Это двойное убийство обречено зависнуть.

Арсеньев плохо разбирался в политике, но телевизор иногдасмотрел и знал, что все оппозиционные думские фракции подозреваются в связях сзападными спецслужбами, с одной стороны, и с отечественными бандитами – сдругой. Скорее всего, Томас Бриттен по совместительству был агентом ЦРУ. Улюбого спецслужбиста голова закружится от количества и качества предварительныхверсий. Главное, вовремя выбрать самую выгодную, самую далекую от истины,замазать уголовное преступление блестящим вонючим лаком политического скандалаи преподнеети начальству в качестве драгоценного сувенира. Но при такойрискованной игре нужен козел отпущения. Всем удобней, если это будетмилиционер, а не фээсбэшник и не сотрудник прокуратуры. Старший лейтенантОстапчук не подходит. А он, майор Арсеньев, вполне. Чин выше, язык покороче,физиономия внушает доверие.

– А как же этот Феликс, ее заместитель? – спросил Арсеньев,наблюдая сквозь решетку окна за кошкой, которая вскарабкалась на толстую липу,застыла на ветке, прямо напротив открытой форточки, и смотрела на Арсеньевадлинными ярко-голубыми глазами. Она была такая белая, что казалось новенькойигрушкой или призраком, куском облака.

– Какой Феликс? А, Нечаев, этот шут гороховый? Он-то здесьпри чем?

– Ну, не знаю, – пожал плечами Арсеньев, – он не похож начеловека, который в состоянии что-либо хранить в тайне. Ему предстоит общатьсяс прессой, он знает о Бриттене.

– Пусть вас это не беспокоит. С ним уже побеседовали, –Птичкин выразительно шевельнул усами и кивнул на кошку за окном, – надо же,какая белая, наверное домашняя.

Загремели двери лифта, и коридор наполнился шагами,голосами. Человек, который шел во главе процессии, был таким знаменитым, что отусталости Арсеньеву показалось, будто по коридору несут включенный телевизор.

* * *

Стивен Ловуд сидел на лавочке в сквере и маленькими глоткамипил минеральную воду из пластиковой бутылки. Он был таким мокрым, словно толькочто попал под дождь. В портфеле назойливо, тоскливо заливался мобильный. Онпоставил бутылку, долго не мог открыть портфель, потом еще несколько минутискал телефон. Когда он, наконец, произнес по-русски “слушаю вас”, голос егопредательски сел, дальше он мог говорить только сиплым шепотом.

– Вы просили позвонить, – сказали в трубке.

– Да, – Ловуд попытался прокашляться, глотнул еще воды, но вгорле так першило, что говорить нормально он не мог и невнятно прохрипел:

– Надо срочно встретиться.

– А что случилось? – невозмутимо поинтересовался егособеседник.

– Это я у вас хотел спросить, что случилось, – с трудомвыдавил Ловуд, – но разговор не телефонный.

– Хорошо. Когда и где?

– Через час, на том же месте.

– Ладно, я понял.

– Прошу не опаздывать, у меня мало времени, – просипелЛовуд, отключил телефон, залпом допил воду, отыскал в портфеле пачку бумажныхплатков, снял и протер запотевшие очки, осторожно промокнул лицо и шею.

Свой серебристый новенький “Форд” он оставил в двухкварталах от сквера. Солнце палило нещадно, и лицо опять стало мокрым, очкизапотели, Покалывало сердце, это, пожалуй, было самым неприятным. Он вполнесносно держался в морге, толково и правильно поговорил с милицейским майором.Сейчас предстоял еще более ответственный разговор.

Он ласково убеждал себя успокоиться и не преувеличивать.Человек, с которым он должен был встретиться через час в тихом уютном дворе наулице Ямского Поля, неподалеку от начала Ленинградского проспекта, всего лишьбандит. Обыкновенный российский бандит. У него много гонора и мало сероговещества. Главное – сохранять спокойствие и соблюдать дистанцию.

Когда он переходил дорогу, рядом оглушительно просигналили,послышался дикий визг тормозов. Белый сверкающий джип успел остановиться внескольких сантиметрах от Ловуда. Из открытого окна высунулась рыжеволосаядевушка в черных очках:

– Вы что, с ума сошли?! Если больной или пьяный, дома надосидеть! – Она несколько раз нервно просигналила и помчалась дальше.

Ловуд шарахнулся к тротуару и чуть не наступил на голубя,расплющенного шинами по асфальту.

"Боже, как я поведу машину в таком состоянии?” –повторял он про себя, пока шел по тихому переулку.

Салон “Форда” прогрелся, как баня. Ловуд включилкондиционер, несколько минут сидел, промокал пот, протирал очки. Достал избардачка упаковку лакричных пастилок, вытряхнул на ладонь сразу три штуки икинул в рот.

В салоне стало прохладней. Ловуд медленно жевал пастилки,поглядывал на секундную стрелку и считал собственный пульс. Сначала было стодесять ударов в минуту, потом девяносто. Когда пульс выровнялся и дошел досемидесяти ударов, “Форд” тронулся в путь и через полчаса благополучно доехалдо улицы Ямского Поля.