Плач к Небесам - Энн Райс

И он понял. В самые ужасные свои моменты, когда он не моготбросить мысли о Карло и Венеции, когда ему казалось, что сами сцены палаццоТрески надвигаются на него и льющийся вокруг свет — это свет Венеции, онстрастно мечтал о такой простоте, о которой она говорила. И, сложись всепо-другому, он был бы таким же. Гвидо обладал этой божественной простотой,потому что музыка стала его всепоглощающей страстью, его сутью, его мечтами. Ите последние семь дней и ночей, что Гвидо работал за пределом изнеможения, лицоего, в этой простоте, было на редкость невыразительным.

— Но для любви и одиночества, — говорила онатеперь, и в ее голосе слышалась горечь, — для любви и одиночества мояжизнь — такая, как она есть, — была бы просто божественным даром.

— Так, значит, для этого нужна только любовь? —прошептал Тонио. — Значит, только моей любви не хватает для того, чтобысделать твою жизнь божественным даром?

Кристина встала и обвила руками его шею. Свет мелькал средилистьев за ее спиной, золотыми, зелеными, темными пятнами, и Тонио закрылглаза, прижал ее к себе и, обняв своими длинными широкими руками, почувствовал,какая она вся маленькая и нежная. Ему казалось, что даже если когда-нибудьраньше доводилось ему испытывать такое счастье, он уже давно об этом забыл, аэтот миг не забудет никогда, что бы за ним ни последовало.

* * *

Во всем, что они делали в то утро и в тот день,присутствовали какая-то легкость и стремительность.

Они прошлись по лавкам. Кристина искала в них старые картины,за которые торговалась яростно, как мужчина. Она была знакома с владельцами, акое-кто из них даже специально ожидал ее. Девушка уверенно продвигалась средископища пыльных сокровищ и, казалось, забыла на миг о присутствии Тонио.

Эти темные и забитые разными предметами лавки оченьнравились ему. Он разглядывал старые рукописи, карты, мечи. А найдя пачку нотВивальди и несколько сборников более давних композиторов, немедленно их купил.

Но большую часть времени он просто зачарованно наблюдал заКристиной, пока владельцы художественных лавок торговались с ней и уговаривалиее, а потом все равно соглашались на ее цену. Она купила несколько фрагментовримских статуй, объяснив, что будет использовать их как модели для живописи, иТонио помог кучеру аккуратно завернуть эти сокровища в старые простыни идонести до кареты. Она купила также портреты, потрескавшиеся и потемневшие, нополные богатых и важных деталей.

Ему было очень легко с ней. Ее самообладание восхищало его.И ему нравилось, хотя он и не задумывался об этом, ощущение насыщенности еежизни. Он слушал, как она говорит о своих сокровищах, о том, что должнанаучиться лучше рисовать руки и ступни, о том, что должна изучать цветы, ткани,должна научиться понимать, что хорошо, а что плохо.

Им владело чудесное ощущение того, что он знал эту женщинувсегда, был с нею всегда и всегда наслаждался ее милым обществом, и в то жевремя каждый ее жест, каждое колыхание золотистых волос изумляли его.

* * *

Карета выехала из Рима и двинулась на юг по открытойместности. Часто встречающиеся на пути развалины придавали ландшафтуромантическое очарование. То за виноградной лозой проглядывал акведук, то вдругвозникала какая-нибудь одинокая колонна, придавая пейзажу вид запустения иразрушения. Задушевным голосом Кристина рассказывала ему об удивительнойкрасоте Италии и о том, что итальянский ландшафт снился ей и она поняла это,едва его увидела, и что ее муж, который всегда был очень добр к ней, возил еепо всей Италии и давал ей возможность делать зарисовки или писать картины,когда она захочет.

Какое-то время Тонио еще понимал, где они находятся, так какдорога шла неподалеку от виллы графини, но потом они двинулись дальше на юг, всторону моря, и вскоре выехали на длинную аллею, обсаженную с двух стороностроконечными тополями, устремленными к голубому небу.

Впереди виднелся дом, прямоугольный фасад которого,тянувшийся налево и направо перпендикулярно аллее, был испещрен потеками иглубокими трещинами, а охряная штукатурка, когда-то покрывавшая его, совсемоблупилась и местами висела клочьями. И все же весь дом сверкал, залитыйсолнцем, лишь закрытые ставнями окна вырисовывались темными пятнами. Когда ониподъехали, Кристина, взяв Тонио за руку, ввела его в дом через парадный вход.

Темный каменный пол был усыпан листьями. В углу что-тозашуршало, и на свет выскочило несколько всполошенных курочек. Потом подвысокими потолками разнеслось глуховатое и навязчивое блеяние овец. У покрытыхросписью стен валялись кучи соломы. И прямо по росписи на покореженную старуюмебель падали каскадом реки, вызванные дождем.

— Что это за дом? — спросил он Кристину, шедшуювпереди него, с видом принцессы придерживая юбки.

Внезапно он остановился и замер. Вид этих развалин вызывал унего чуть ли не дрожь. Он вспомнил, как много лет назад в Венеции стоял посредитаких же пустых и залитых солнечным светом комнат, с тамбурином в руке; мощная,ритмичная музыка зазвучала в его ушах и затихла, когда он закрыл глаза ипочувствовал на веках солнечное тепло.

Свежий воздух овевал его. Он не испытывал ни печали, нисожаления. А когда снова открыл глаза, то увидел за окнами яркие лучи солнца ивздыбленную землю вдали, и это место показалось ему похожим на огромный остовдома, открытого всем дождям, и ветрам, и запаху зелени и всего растущего наземле.

Стоя на лестнице, Кристина подозвала его.

— Это мой дом, — сказала она, когда Тонио подошел,и взяла его под руку. — Если я так захочу. Ты дашь мне своеблагословение? — Она кинула на него совершенно невинный и неожиданнобеззащитный взгляд. — Я могу ездить по всей Европе и рисовать и повсюдумогу писать портреты и, может быть, даже расписывать храмы, как мечтала, нопотом возвращаться назад, сюда, в этот дом, домой.

Вслед за ней он поднялся по лестнице в просторный зал,откуда открывался вид на сельский пейзаж. За длинным серым частоколом тополейклонилась под ветром высокая, как пшеница, трава. Низко над полем нависалиоблака, словно отороченные золотом.

Девушка тихо стояла перед ним, подняв круглое личико, и еещечки были такими мягкими на вид, что ему захотелось тут же взять ее лицо владони.

И в то же мгновение он почувствовал ее жизненную силу. Точнотак же, как остро ощутил ее несколько минут назад, когда она поверяла ему своимечты. И вдруг его поразила мысль о том, что он окружен великим множествоммужчин и женщин, которым неведомы такая энергия, такие мечты. Но, конечно, ониведомы Гвидо. И Беттикино. И всем тем, кто живет и работает ради музыки. ИКристине.