Плач к Небесам - Энн Райс

— Нет, позволь мне видеть тебя, — прошептал Тониои притянул ее к себе, так что она была вынуждена снова привстать на цыпочки.

Но этого ему показалось недостаточно, и тогда он легкоприподнял ее так, чтобы ее глаза оказались на одном уровне с его глазами. Ееволосы упали вперед, накрыв их обоих, и какой-то миг он не чувствовал ничего,кроме собственной дрожи и ее трепета, перетекавшего в его тело.

Подняв Кристину одной рукой, как маленького ребенка, идовольно смутно осознавая, что делает, он закрыл дверь на задвижку. Потом взялмаленький подсвечник и поставил его внутрь кровати, которую закрыл со всехсторон, опустив тяжелые бархатные занавеси. От занавесей исходил густой запахпыли. Тонио чиркнул спичкой, зажег одну за другой три свечи, и маленькаякомнатка, состоявшая сплошь из занавесок и мягких перин и подушек, озариласьмерцающим светом. Кристина стояла перед ним на коленях. Ее лицо было чудомизумительных контрастов. Темно-серые ресницы, обрамлявшие дымчато-синие глаза,увлажнились, точно она только что плакала, а губы имели девственно-розовыйоттенок и словно никогда не знали краски. И вдруг, к своему огромномуудивлению, он увидел, что под черным плащом на ней то самое чудесное шелковоеплатье, фиолетовый цвет которого отбрасывает на щеки неземной блеск и оттеняетсверхъестественную белизну округлых грудей, которые чуть ли не светятся,приподнимаясь над кружевами корсажа. Фиолетовый цвет заострял черты ее лица,ложась еле заметной тенью на щеки, покрытые нежнейшим пушком.

Ему достаточно было одного взгляда, чтобы увидеть все это,но потом он всмотрелся в ее лицо и был потрясен его выражением. Оно испугалоего, усилив и без того бешеное биение его пульса, потому что он понял: в этомтеле заключен дух не менее железный и суровый, чем его собственный. Кристина небоялась его. В ней чувствовались сосредоточенность, храбрость и воля. Протянувруку к подсвечнику, она взглядом попросила его затушить свечи.

— Нет... — прошептал он.

Протянул руку, но все не решался коснуться ее лица.Насколько проще было касаться всего ее тела в темноте! Едва ощутив под пальцамиэтот шелковистый пушок и кожу под ним, Тонио поморщился, как от боли. И тут желицо девушки утратило всю свою серьезность. Нахмуренные дымчатые бровиразгладились и казались теперь карандашными линиями, проведенными надблестящими глазами. А глаза наполнились слезами, чуть смазавшими, ноодновременно усилившими их синеву. Однако было видно, что она боится заплакать.

Тонио задул свечи и отдернул занавески, чтобы впустить подбалдахин свет звезд, а потом повернулся к Кристине, сгорая от желания, и, необращая внимания на то, что она отпрянула, испуганная его напором, сорвал с неешелка и оборки и высвободил груди.

Девушка вскрикнула и стала отбиваться. Но он снова схватилее и стал покрывать поцелуями, поворачивать, запрокидывать, и вдруг ее губыраскрылись, его язык прорвался к ее зубам, и Тонио почувствовал, как покорнотает ее мягкая верхняя губа, и ему стало казаться, что ее рот — уже не просторот, а маленькие живые врата податливой плоти.

Потом он скинул с себя одежду, и она разлетелась вокруг,сминаемая их телами, когда он взгромоздился на Кристину и вытянулся промеж ееног, опустив голову между ее грудей.

Страсть делала его грубым и сводила с ума. Вид девушки изапах смешивались в его сознании. Сомкнув губы сначала над одним, а потом наддругим соском, он почувствовал, как она напряглась под ним, и тогда, подвинувколени выше, он подтянул и ее, как бы пытаясь хотя бы на миг защитить от себясамого.

Ее волосы падали на его голые плечи; лоб, о который терласьего щека, казался теплым камнем; а жар грудей, колышущихся и пружинящих подним, был просто сном наяву, и вся Кристина была сама сладость, самаподатливость. Но, проникая в ее тайные места, раскрывая ее, как цветок,лепесток за лепестком, Тонио почувствовал, что не в силах больше ждать, что неможет тянуть этот момент целую вечность, что должен взять ее немедленно.

Однако когда он внезапно вошел в нее, то почувствовалсопротивление. Она резко напряглась, и, успокаивая ее губами, он протянул рукук влажным волосам между ее ног.

Девушка тихо вскрикнула, и тогда он отодвинулся и сталждать, ждать, касаясь ее самой тайной точки и чувствуя, как она становится всебольше и больше и пряный запах проникает в самый его мозг.

Кристина обвивала его руками, словно хотела в нем утонуть, апотом наконец приподняла бедра, и он вошел в нее, а почувствовав, какобволакивающая теснота сомкнулась вокруг него, перестал управлять своим телом.И вдруг, уже на самом-самом краю терпения, ощутил, что наткнулся на барьерневинности, и рванулся сквозь него прямо к вершине наслаждения.

* * *

Она плакала. Плакала, прижавшись к нему. А потом подняласвою маленькую ручку и отвела с лица мокрые пряди. Тонио сидел на кровати, неотрывая от нее рук и не сводя глаз с изгибов хрупкого тела под дождем волос. Ипочувствовал, приподнимая ее лицо, что умрет, если она сейчас оттолкнет его.

— Я не хотел причинить тебе боль, — прошепталон. — Я ведь не знал...

Но ее маленький ротик раскрылся ему навстречу так жеподатливо, как и прежде.

Ее обнаженное тело, все эти восхитительные, благоуханныеокруглости и впадинки, так и льнули к нему, а на простынях темнело пятно еедевственной крови.

И хотя, чтобы успокоить девушку, он ласково заговорил с нейи окружил ее самыми нежными словами и поцелуями, ему казалось, что речи этизвучат где-то далеко-далеко и их произносит кто-то другой. Он просто любил ее,безумно любил ее. Она принадлежала ему. А вид крови на простынях вытеснял изего сознания всякую рациональную мысль. Кристина не принадлежала ни одномумужчине до него! И Тонио сходил с ума от страсти. Он чувствовал, что всетечение его жизни сотряслось и скрылось в тумане, как тонкая тропка, вьющаясяна север, скрывается в тумане после землетрясения. Он ощущал ужас, а ещеабсолютно слепую потребность сделать так, чтобы любимая получила наслаждение.Точно такую же потребность, но уже по отношению к нему самому Тонио подметил укардинала в самые первые страстные ночи всего несколько месяцев назад.

Несколько месяцев назад! А казалось, прошло много лет. Всеэто виделось таким же далеким и фантастическим под луной времени, какой давноуже стала Венеция.

Ему хотелось снова взять ее. Теперь он бы показалвозлюбленной такое мастерство и такую нежность, что вся ее боль исчезла бы, каккровь, текущая у нее между ног.

Он бы целовал ту заветную точку и шелковую кожу между бедер,и под мышками, и под тяжелыми белыми грудями. Он бы дал ей не просто то, чтомог бы дать любой мужчина, а все секреты своего терпения и умения, всеблаговоние и вино тех ночей, что были проведены в любви ради любви, когда в егообъятиях еще не было этой драгоценной, трепещущей и беззащитной женщины.