Плач к Небесам - Энн Райс

Его охватило возбуждение. Почти нежно — что было совсем емунесвойственно — поцеловав возлюбленного, он встал с постели и босиком похолодному полу прошел через всю комнату к своему письменному столу, в ящикекоторого нашел миниатюрный портрет овальной формы, обрамленный золотойфилигранью. Сейчас, в темноте, изображения было не разглядеть. Немноозаколебавшись, Гвидо глянул на смутный силуэт у своей постели.

Потом подошел и вложил миниатюру в руки Тонио.

— Она дала это мне несколько дней назад и попросилапередать тебе, — признался он, сам не ожидая, что вручение этогомаленького подарка доставит ему такое удовольствие.

Тонио всматривался в портрет. Волосы, высвобожденные из-подленты, падали ему на лицо.

— Как верно она тебя изобразила, да? А главное, попамяти. Абсолютно! — Гвидо покачал головой.

Он смотрел вниз на этот маленький портрет: белое лицо,черные глаза. Миниатюра была похожа на белое пламя, горящее на раскрытой ладониТонио.

— Она будет сердиться на меня, — сказалГвидо, — за то, что я о нем забыл.

На самом деле он о нем не забыл. Он просто ждал удобногослучая, такого, как сейчас, тихого и спокойного момента, и теперь сам непонимал, почему это принесло ему такое удовлетворение.

— А как она вообще? — прошептал Тонио. Почтибеззвучно, словно втянул звук в себя вместо того, чтобы его выдохнуть. —Живет одна в Риме, пишет портреты...

— О, она пользуется большим успехом, — улыбнулсяГвидо. — Хотя в последнее время, полагаю, слишком много времени проводит втеатре.

Гвидо увидел, как Тонио снова опустил взгляд на портрет.

Во время каждого выхода на аплодисменты Тонио смотрел наложу Кристины и низко кланялся художнице со свойственной ему грацией. А она,перегнувшись через перила, улыбалась ему и бурно аплодировала.

— Но как же она живет? — упрямствовалТонио. — Неужели никто за ней не присматривает? Неужели графиня не... Яимею в виду...

Гвидо выждал секунду, а потом медленно повернулся инаправился к своему письменному столу. Там он сел и стал смотреть в окно, напросветлевшее небо. Звезды исчезли, и в просвете облаков показались первые лучизимнего солнца.

— Неужели у нее нет родственников, которые заботилисьбы о ней? — шептал Тонио. — И что бы они подумали, если бы узнали,что она послала такой подарок человеку, который...

И он снова замолчал, держа миниатюру перед собой обеимируками, как нечто ужасно хрупкое.

Гвидо не смог сдержать улыбку.

— Тонио, — мягко сказал он. — Она свободнаямолодая женщина и живет своей жизнью, как мы живем своей. — И, еще болеесмягчив тон, спросил: — Что, я снова должен выступить в роли свахи?

После последнего выхода на поклоны Тонио продрался вгримерную сквозь готовую его растерзать толпу поклонников и, велев синьореБьянке с вежливыми извинениями отослать графского кучера прочь, быстропереоделся.

После второго антракта он послал Кристине записку, ипоследняя часть спектакля оказалась для него поистине мучительной.

И только после того, как занавес опустился в последний раз,Паоло вручил ему ответ художницы.

Но лишь полностью переодевшись и став опять самим собой,если не считать спутанных, взлохмаченных волос, Тонио вскрыл записку:

«Площадь Испании, палаццо Санфредо, моя мастерская наверхнем этаже».

Какое-то мгновение он стоял в оцепенении. И даже не сразу заметил,что вошел Гвидо с какими-то важными новостями о предстоящем пасхальном сезонево Флоренции, и впервые заговорил о том, что, прежде чем покинуть страну, онидолжны выступить в каждом из лучших театров Италии.

— От нас ждут ответа в ближайшее время, — сказалГвидо, стуча пальцем по листку бумаги, который держал в руке.

— Но почему им нужно знать это сейчас? —пробормотал Тонио.

Вошла синьора Бьянка. Ей стоило большого труда закрыть засобой дверь.

— Ты должен выйти, хотя бы на несколько минут, —сказала она, как говорила это каждый вечер.

— ...Потому что мы говорим о Пасхе, а Пасха будет всегочерез сорок дней после того, как мы закончим выступать здесь. Речь идет оФлоренции, Тонио! — воскликнул Гвидо.

— Хорошо, да... То есть, конечно... Мы еще поговорим обэтом, — бормотал Тонио, тщетно пытаясь причесать волосы.

Сложил ли он записку? Сунул ли он ее в карман?

Гвидо тем временем налил себе вина.

В комнату проскользнул Паоло, весь красный, и спреувеличенным облегчением рухнул у двери на пол.

— Выйди к ним, Тонио, сейчас же, а то конца этому небудет! — Синьора Бьянка развернула его и вытолкала к толпе.

Но почему это было так трудно для него? Казалось, все хотелиего потрогать, поцеловать, схватить за руку и сказать ему, как много он для нихзначит. И он чувствовал, что не хочет никого обидеть. Однако чем больше онулыбался и кивал, тем больше к нему приставали, и к тому времени, как он сновапрорвался в комнату, он был уже настолько вне себя, что залпом выпил вино,предложенное ему Гвидо.

В гримерную, как обычно, вносили цветы: огромныеоранжерейные букеты. Синьора Бьянка шепнула ему, что люди ди Стефано за дверью.

— Черт! — воскликнул он и нащупал в карманезаписку Кристины. На ней не стояло подписи, но он внезапно вытащил ее, и, необращая внимания на то, что Гвидо, Паоло и синьора Бьянка таращатся на него,как на потерявшего рассудок, сжег ее на пламени свечи.

— Постой-ка! — воскликнула синьора Бьянка, когдаон повернулся, чтобы уйти. — Куда ты собрался? Скажи мне, скажи маэстро,пока не ушел!

— Какая разница! — раздраженно ответил он. И,увидев, что Гвидо чуть улыбается, как взрослый, подсмеивающийся над детскойстрастью, тихо взъярился.

Едва вступив в коридор, он увидел людей Раффаэле. Но этобыли не слуги, а графские бравос.

— Синьор, его сиятельство желает видеть...

— Хорошо, но не сегодня. Он не может, — быстросказал Тонио и двинулся в сторону улицы.