Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

у тех источников, среди чудесного аромата цветов и сладкого пения маленьких птичек, многочисленных и восхитительных». Это место читается словно идиллия Феокрита: не хватает только нимф и пастушьих свирелей, без которых картина была не до конца совершенной.

Тем не менее самая трудная часть этого путешествия была еще впереди. Обогнув Кайо-Пьедрас, флот без осложнений пересек залив Касонес при попутном ветре и, покинув темно-синие глубины, направился к мелководному участку побережья, называемому сейчас Хардинес. Снова даем слово Бернальдесу: «Вдруг они вошли в белое, как молоко, море с густой водой, как раствор, в котором дубильщики обрабатывают кожу. А потом вода их покинула, и корабли оказались на глубине двух саженей. Ветер сильно гнал их вперед, но, находясь в проливе, очень опасном для плавания, они не могли встать, ибо не было места, чтобы подняться против ветра и бросить якорь; и так их тащило десять лиг по проливам за этими островами, пока корабли не достигли острова, где нашлось две с половиной сажени воды и место для каравелл. Там они и бросили якоря в состоянии крайнего бедствия».

Неудивительно, что экипажи пребывали в состоянии тревоги. Адмирал смело зашел в запутанный архипелаг у полуострова Сапата, где и сегодня достаточно трудно ориентироваться, даже при наличии карт и маяков. Более того, люди были сбиты с толку разными цветами воды. Когда они вышли на отмель из темно-синего залива, вода, изначально прозрачная, как хрусталь, внезапно стала мутно-зеленой, через несколько миль приобрела молочно-белый оттенок и, наконец, почернела, словно чернила. Точно так же дело обстоит и в наши дни. Часть залива имеет дно из мелкого белого мергеля, который настолько взбаламучивается волнами, что смешивается с водой вплоть до самой поверхности и выглядит так (по словам Питера Мартиры), «будто в море высыпали муку». Я и сам видел там воду темно-зеленого цвета, хотя глубина была меньше трех саженей, и, посмотрев за борт в следующий раз, обнаружил абсолютно черную поверхность под ярким небом. Такое явление объясняется взбаламучиваемым волнами мелким черным песком со дна на малой глубине. Но это было в новинку для испанцев и тем более казалось ужасным, поскольку происходящее напоминало древние арабские сказки о Зеленом море Мрака и бесконечных отмелях, окаймлявших самый край мира.

Пройдя еще тридцать миль, Адмирал обнаружил хорошую стоянку недалеко от одного из островов Кайос-Провиденсиас, возле которых современные карты обещают 13 футов глубины, что достаточно близко к 2,5 сажени, о которых и упоминает Бернальдес. На следующий день Колумб отправил одну из каравелл («Сан-Хуан» или «Кардеру») к кубинскому побережью на поиски пресной воды, в которой нуждались все экипажи. Действительно, южный берег Кубы в летний период с солнцем, стоящим прямо над головой часами подряд (пусть это и не так, но подобное ощущение создается весьма правдоподобно), вызывает острую жажду, несмотря на дуновение легкого бриза. С этой каравеллы сообщили, что берег был сплошь болотистым, а по его краю рос «такой густой кустарник, что на берег не могла бы выбраться даже кошка». Соглашусь, что это самое яркое и точное описание участка, сплошь заросшего мангровыми деревьями, над которыми вьются тучи москитов. «Адмирал решил идти дальше», как обычно, миновал еще несколько бухт, «так густо поросших лесом до самого берега моря, что они казались стенами». Это одна из отталкивающих особенностей мангровых зарослей: они полностью покрывают пляжи спутанными корнями, так что между растительностью и морем не остается места для самой узкой песчаной полосы.

Позже в тот же день они прибыли к низкому мысу, который адмирал назвал Пунта-дель-Серафим (был праздник Всех Ангелов, 27 мая). Судя по описанию, это должен был быть современный Пунта-Горда – западная точка полуострова Сапата. Более унылого и отталкивающего места, чтобы назвать его в честь Небесного Воинства, вряд ли можно было бы выбрать на всех Антильских островах.

«Далее прибрежная линия круто поворачивала на восток, – совершенно правильно отмечает Бернальдес, – а с севера виднелись высокие горы, путь к которым был свободен от островов, лежащих к югу и западу. Поймав попутный ветер и обнаружив три сажени воды под килем, адмирал решил пройти к этим горам. На следующий день они бросили якорь у очень большой и красивой пальмовой рощи с источниками воды и признаками присутствия туземцев». Эта якорная стоянка находилась или в рыбацком порту Батабано, или совсем рядом – там, где в 1514 году был основан город Сан-Кристобаль-де-ла-Гавана.

Здесь, по словам всех письменных свидетелей Второго путешествия, произошел странный и необъяснимый инцидент. Арбалетчик, отправившийся на охоту в лес, столкнулся с группой из тридцати индейцев, одного из которых, одетого в белое подобие рясы до самых пят, испанец вначале принял за монаха из команды своего собственного корабля. Но затем показались еще два светловолосых туземца, приблизительно в таких же облачениях, но только доходящих до коленей. Эта троица что-то закричала в сторону арбалетчика, который, испугавшись, бросился обратно к морю, преследуемый тем, кто был облачен в наиболее длинные одежды. Когда испанец добрался до безопасного места у кромки воды, позади никого не было.

Для Адмирала подобные видения означали явление пресвитера Иоанна, легендарного царя то ли Индии, то ли Эфиопии, с которым он надеялся встретиться, если пропустит великого хана. Два дня подряд он посылал людей на берег для возобновления контакта с туземцами в белых одеждах. Они обследовали всю местность на многие мили, не встретив ни единого человеческого существа, и вернулись ни с чем, если не считать корзины морского винограда и рассказа о том, что нашли следы животных, которых одни посчитали за грифонов, а другие за львов. Объяснение этому почти мистическому инциденту дает де Кунео. С его слов, «святые люди» карибов (де Кунео часто путал карибов и тайное) носили белые хлопковые плащи, однако их функции вовсе не заключались в преследовании незваных гостей. Подобная атрибутика давала им право сидеть в своих импровизированных «храмах» и принимать в любовные объятия религиозно настроенных девиц. Все остальное – светлые волосы, «благородный» вид, как, впрочем, и следы «грифонов», относилось к области бурных фантазий кастильских арбалетчиков, не возражавших найти лишний повод поохотиться.

Теперь Колумб направил свой флот в Энсенада-де-ла-Броа, северо-восточный угол залива Батабано, но, не заметив впадающего в него «Рио-Энкантадо» Хемингуэя, снова развернулся на запад, достиг северного берега залива и прошел еще 9 лиг. Встретившийся местный касик убедил их в том, что впереди глубокая вода. Возможно, этот касик решил пошутить, но каравеллы попали в пролив Канал-де-Каймас – район худших отмелей, какой только можно представить. Уже в наше время этот проход был искусственно углублен до 10 футов,