Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

в основном покрыты голыми ощетинившимися мертвыми ветвями, а в местах, где мангра вновь обрела опору, проглядывают редкие пучки зелени. Это зрелище оказалось настолько печальным, а навигация настолько трудной, что мы были рады повернуть «Мэри Отис» на юг (как, собственно говоря, изначально и намеревался Колумб) и продолжить наше кубинское путешествие за пределами Laberinto de Doze Leguas[263].

Однако для Колумба и его людей Сады Королевы оставались островами, полными чудес. Часто они встречали «птиц, похожих на журавлей, но ярко-красных». Лас Касас, опираясь на собственный опыт, пояснял, что на самом деле «это были не журавли, хотя и одинаковые с ними по форме и росту; их птенцы белого цвета постепенно приобретают красный окрас и не могут жить без соленой воды». По словам Лас Касаса, индейцы одомашнивают этих птиц, подкармливая небольшим количеством маниоки и морской водой в горшках. Разумеется, под этими странными длинноногими птицами подразумевались фламинго.

За Садами Королевы флот наткнулся на реку, настолько горячую, «что человек едва мог опустить в нее руку». И снова явное преувеличение, хотя и небольшое: несколько рек вдоль этого болотистого побережья впадают в море, проходя через неглубокие лагуны, температура которых под солнечными лучами действительно достигает высоких значений. На следующий день после открытия этой реки испанцы впервые столкнулись с туземцами после того, как покинули деревню близ мыса Крус. Эти индейцы приплыли на каноэ, чтобы поохотиться на черепах с помощью рыб-прилипал. Этот метод они с удовольствием продемонстрировали уважаемым гостям. Молодые особи Echeneis naucrates[264] с присоской на голове, которой они обычно прикрепляются к акулам, ловятся индейцами и подкармливаются до тех пор, пока не становятся достаточно крупными для охоты. Когда поблизости появлялись крупные ламантины или черепахи, хозяин рыбы подбадривал ее ласковыми словами и выбрасывал в воду (приблизительно так же, как охотник отпускает гончих, лишь с тем исключением, что к хвосту прилипалы привязывалась веревка из растительного волокна). После того как рыба присасывается к добыче, рыбаку остается лишь намотать леску на импровизированную примитивную катушку. После того как ламантин или черепаха были пойманы, рыбу отпускали на волю, вежливо поблагодарив и наградив кусочками добычи. Испанцы были очарованы этим приятным видом спорта, а индейские охотники подарили им четырех черепах, пойманных непосредственно в присутствии мореплавателей столь экзотическим способом.

Флот продолжал продвигаться на запад среди островов, держась настолько близко к берегу, насколько осмеливался Адмирал. 22 мая они наткнулись на «большой остров, в конце которого находилась большая деревня». Все туземцы бежали прочь, оставив около сорока «молчаливых» собак, тут же убитых и съеденных. Те испанцы, которым хватило смелости попробовать новое блюдо, заявили, что жареные «нелающие» собаки из Садов Королевы вкусны, как кастильская молодая козлятина. О том, что они были «не слишком хороши», отметил лишь только один привередливый генуэзец де Кунео. Покинув этот остров, флот вышел в море у Бока-Гранде, чтобы уйти подальше от мелей. От Кайо-Бретона Колумб взял курс на высокие горы, видневшиеся на расстоянии приблизительно 14 лиг. «Продолжая идти на запад, Адмирал остановился по соседству с очень высокой горой, где, благодаря плодородию почвы, было много жителей». Скорее всего, Бернальдес имел в виду Сьерра-де-Тринидад, возвышающуюся над побережьем между Касильдой и Сьенфуэгосом, поскольку это самая западная точка на южном побережье Кубы, где высокие горы вплотную подходят к морю. Приблизившись к берегу с наступлением темноты, Колумб обнаружил обилие коварных мелей, которые и по сей день затрудняют доступ к Касильде, поэтому благоразумно решил позволить сухопутному бризу отнести судна на большую глубину, где на некотором расстоянии к юго-западу от Тунас-де-Заза флот и провел ленивую ночь, запомнившуюся благоухающими береговыми ароматами. На следующее утро они приблизились к одному из речных устьев, встречающихся там в большом изобилии. Вероятно, это была Рио-Сан-Хуан, которую Колумб посетил на обратном пути и назвал Rio de las Misas[265]. И снова вокруг собрались толпы туземцев с дарами в виде хлеба, хутий, птиц и мотков хлопка.

Эта часть Кубы, как узнал Колумб, называлась Орнофай[266], а за ней лежал Магон, где (как сообщает Бернальдес) «у всех людей были хвосты, как у зверей». На это название Бернальдеса вывело упоминание сэра «великого путешественника» Джона Мандевилла о мифической стране Мор, где жили хвостатые люди. Для самого же Колумба слово «Магон» было созвучно со словом «Манги», которым Марко Поло назвал провинцию Юго-Восточного Китая. Кстати, в последующие годы Колумб всегда называл Кубу Манги, чтобы выразить свою глубокую убежденность в том, что она полуостров Азии. Очень вероятно, что он расспрашивал о людях-обезьянах через переводчика, и индейцы, всегда стремившиеся угодить пришельцам, радостно со всем соглашались. С таким же успехом туземцы рассказывали, что побережье Кубы не имеет конца (во что Адмиралу очень хотелось бы верить), и лишь предупреждали о бесконечных островках на небольшой глубине, лежащих на западе.

Вдоль Сьерры-де-Тринидад расположилось бесчисленное число деревень, из которых снова выходили туземцы с подарками, «певшие от радости и пребывавшие в полной уверенности, что люди и корабли спустились с Небес». Сколько бы переводчик Диего ни бился, пытаясь опровергнуть это убеждение и дать туземцам хоть какое-то представление о Кастилии, «они с завидным упорством продолжали считать, что Кастилия – это Рай, а король и королева, повелители этих кораблей, обитают на Небесах». На небольшом расстоянии к западу от Рио-Сан-Хуан флот, должно быть, все-таки оторвался от берега, который там отклоняется скорее к северу, чем к западу. Именно этим можно объяснить, что в районе Хагуа каравеллы пропустили заманчивый вход во внутренний залив Сьенфу-эгос. Можно сказать, что при всей своей удачливости Колумб пропустил две величайшие гавани Кубы (и считающиеся лучшими в мире) – Найп в Первом путешествии и Хагуа во Втором. Следующим важным заливом, с которым столкнулся Адмирал, стал Кочинос-Гулф, вдающийся вовнутрь острова на 15 миль и напоминающий по форме большой палец. Некоторые даже считали, что это пролив между Кубой и Азией, поскольку не могли видеть суши вначале, но, пройдя до его конца, обнаружили окружающую с трех сторон землю. Северо-восточный берег этого залива известен подземными потоками, текущими вниз по известняку и прорывающимися под водой недалеко от берега, выбрасывая при этом такой объем пресной воды, что для утоления жажды сюда стекаются стаи ламантинов, а моряки могут наполнять бочки водой, не беспокоясь о том, чтобы выходить на берег. Колумб рассказывал Бернальдесу, что «на краю моря, рядом с большой рощей пальм, которые достигали неба, били два источника с такой холодной и вкусной водой, что лучшей нельзя было найти в мире; и все отдыхали на траве