Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

Зельдовичу, Ю. Б. Харитону и Н. А. Доллежалю. Академикам А. Д. Сахарову и И. Е. Тамму дарил в Жуковке дачи уже Хрущев. Там же была дача Дмитрия Шостаковича, который жил, однако, очень скромно. Наиболее знаменитыми дачниками были здесь В. М. Молотов и А. Н. Косыгин. Для каждой дачи отводился большой участок леса.

Пребывание в Жуковке Солженицына сильно раздражало местные власти. Но команды о его выселении не поступало. Здесь он находился под жестким наблюдением. Иностранные корреспонденты сюда не приезжали. На дачах можно было жить и без прописки, и какие-то правила нарушал владелец дачи, а не Солженицын. Но у дачи Ростроповича был особый статус: она строилась на личные средства музыканта и поэтому была не госдачей, а частной собственностью.

Я приехал в Жуковку в назначенный час, и Солженицын проводил меня к своему флигелю. Дачный поселок охраняло какое-то спецподразделение МВД, и если бы я шел к поселку один, то меня, наверное, остановили бы. Все дома в Жуковке имели центральное отопление и другие городские удобства. На окраине поселка находился продовольственный магазин с «кремлевским» снабжением.

Мы провели в разговорах около трех часов, использовав длительную прогулку по лесу для беседы, а во флигеле, где была трехкомнатная квартира, сделали некоторые записи. Солженицын был уверен, что весь флигель прослушивается КГБ.

Поводом для столь срочного приглашения в Жуковку была, как оказалось, зачитанная 8 января по радио в переводе на русский язык статья корреспондента АПН Семена Владимирова, опубликованная в газете The New York Times и касавшаяся семейных дел и финансового положения Солженицына. Эта статья, распространенная через АПН из Москвы, полностью или в кратком изложении, появилась во многих других западных изданиях. Она с очевидностью показывала, что КГБ решило взять под полный контроль затянувшийся бракоразводный процесс Солженицына и Решетовской, который застрял в Рязани на стадии раздела имущества между бывшими супругами. Почти все требования Решетовской, включая передачу ей четверти денежной части Нобелевской премии, были уже удовлетворены. Теперь, судя по статье Владимирова, Решетовская могла выдвинуть требования о дополнительных выплатах из западных гонораров. В статье утверждалось, что в швейцарском банке у Солженицына есть счет на много миллионов долларов, но он отказывается представить для суда сведения о своем финансовом состоянии.

До статьи Владимирова все финансовые требования, связанные с разводом, основывались на советском законодательстве. Советские законы требовали от бывшего мужа прежде всего выплату алиментов на детей. Алименты жене были предусмотрены лишь в случае ее инвалидности или при отсутствии у неработающей жены права на собственную пенсию. Раздел каких-то заграничных активов вообще не предусматривался советским законодательством. Но западные читатели этого, конечно, не знали. Солженицын просил меня внимательно прочитать статью Владимирова и написать для той же газеты ответ-разъяснение о действительном положении дел, отметив, что бракоразводный процесс превратился в шантаж писателя со стороны КГБ.

Вторая просьба Солженицына касалась недавно опубликованной в Англии и США первой подробной (370 с.) биографии писателя, написанной Дэвидом Бургом (David Burg) и Жоржем Фейфером (George Feifer). Солженицын считал, что в этой книге много ошибок и намеренных искажений. Он просил меня прочитать ее очень внимательно и опубликовать подробные рецензии на нее в Англии и в США. Эту книгу я уже знал, так как Жорж Фейфер несколько раз приезжал в Москву в 1970 и 1971 годах для сбора материала. Он встречался с Львом Копелевым, Натальей Решетовской и ее родственниками Вероникой Туркиной и Юрием Штейном. Солженицын знал об этой работе, но не пытался тогда ее остановить. Фейфер прислал в Москву верстку книги для возможных исправлений. Туркина и Штейн уже эмигрировали и жили в Нью-Йорке. Верстку, возможно, прочитали Светлова и Елена Чуковская. Сам Солженицын английского не знал. Писатель был недоволен слишком подробным описанием своих семейных проблем и множеством других «личных» деталей. Он также не знал раньше, что соавтор Фейфера, Дэвид Бург, один из переводчиков на английский «Ракового корпуса», в действительности был Александром Дольбергом, советским литературоведом, сбежавшим во время туристической поездки в ГДР в 1956 году через берлинское метро, связывавшее Восточный и Западный Берлин. Это был один из первых побегов на Запад, и Дольберга заочно судили за измену Родине. Поэтому он и взял псевдоним. Ассоциация с Дольбергом была для Солженицына крайне нежелательной. Но, с другой стороны, именно Дольберг как выпускник филологического факультета МГУ и аспирант Института мировой литературы обеспечивал высокое качество перевода солженицыновских произведений. Солженицын пытался остановить публикацию своей биографии, сделав по этому поводу специальное заявление для западной прессы и назвав авторов «прохвостами, собирающими подзаборные сплетни». Но когда книга уже пошла в печать, остановить процесс можно было только через британский суд, обвинив авторов в намеренной клевете. А суд можно и проиграть. Адвокат Солженицына не советовал браться за это дело, объяснив, что авторы могут вызвать в суд свидетелями Решетовскую, Туркину и многих других людей. «Ошибки» и «неточности» не могут быть основанием для судебного запрета издания.

Кроме этих двух просьб, выполнить которые требовалось срочно, была также просьба об установлении контакта с швейцарским адвокатом Солженицына Фрицем Хеебом и об оказании ему помощи в некоторых делах. Я получил адрес и телефон адвоката. Главным из этих дел была попытка предотвратить публикацию на Западе «Воспоминаний» бывшей жены Солженицына, которые она готовила в сотрудничестве с профессиональным журналистом из АПН, контролируемого КГБ. У Решетовской оставался обширный архив, сотни писем самого Солженицына с фронта и в период заключения, большая коллекция фотографий. Писатель знал о подготовке этой книги, названной позднее «В споре со временем», и справедливо считал ее проектом КГБ, задуманным для его дискредитации.

Завершение бракоразводного процесса являлось для Солженицына абсолютным приоритетом. В 1973 году он готовился к наступлению против властей и не исключал, что его могут выслать из страны. В этом случае бракоразводный процесс могла начать и Решетовская, но уже по западным законам. Наталия Светлова ждала третьего ребенка, и, официально не вступив с ней в брак, Солженицын боялся, что его могут разлучить с семьей. Все эти проблемы были вполне реальными, и я обещал сделать все возможное.

По дороге на станцию мы условились о конфиденциальной связи – через Роберта Кайзера, московского корреспондента Washington Post, которого мы оба знали. Американские корреспонденты в Москве имели привилегию пользоваться дипломатической почтой. Журналисты из других стран такой возможности не имели.

Солженицын попрощался со мной по русскому обычаю, с объятиями и поцелуями. «Не стройте иллюзий, Жорес, – сказал он, – не пустят они вас обратно…»

Виза и отъезд

Каждый день в начале января я звонил в консульство Великобритании,