Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

выдачи советским властям конечно же ограничивала свободу передвижения этих людей в разные страны. Лишение гражданства как мера наказания было впервые применено к писателю, лингвисту и переводчику Валерию Тарсису, который первым, уже с конца 1950-х годов, начал публиковать свои сатирические произведения за границей. Его лишили гражданства СССР 17 февраля 1966 года. Поэтому я думал, что Сахаров будет говорить со мной о подобной опасности.

Я приехал к Сахарову 4 января 1973 года. Он и Елена Боннэр подробно расспросили меня о всех обстоятельствах разрешения на поездку. О событиях на Геронтологическом конгрессе в Киеве они не знали. Сахаров выразил удовлетворение по поводу моей поездки. У него не было убежденности, что это запланированная провокация властей, подобная поездке Чалидзе (о случае с Тарсисом он не знал). Андрей Дмитриевич понимал, что, оказавшись в Англии, я не стану просить политического убежища. Он и сам получал много приглашений из США и других стран для лекций и временной работы в университетах. (По одному из них, из знаменитого Принстонского университета, где работали в прошлом многие известные физики, включая Эйнштейна, он в 1973 году попросил Президиум АН СССР разрешить ему поездку для чтения лекций в 1973/74 учебном году. Просьба Сахарова была поддержана госсекретарем США Генри Киссинджером. Однако разрешения он так и не получил.)

Когда я уже надевал пальто перед уходом, Сахаров и Боннэр тоже стали одеваться. Я понял, что они хотят проводить меня, чтобы поговорить о чем-то конфиденциально вне стен своей квартиры. Так оно и оказалось. Уже на лестнице и в лифте начала говорить в основном Боннэр, а Сахаров кивал головой в знак согласия, иногда подтверждая объяснения жены двумя-тремя фразами. Как выяснилось из этой беседы, у них возникли трудности с высшим образованием детей Боннэр, Тани и Алеши. Таню, учившуюся заочно на факультете журналистики МГУ, недавно отчислили из университета под каким-то предлогом. Алеша заканчивал летом 1973-го школу и хотел поступать на физфак МГУ. Но Сахаров не был уверен, что он пройдет по конкурсу. Поэтому Боннэр и Сахаров решили отправить Таню с ее мужем Ефремом Янкелевичем и Алешу для получения высшего образования в США в Гарвардский университет. Помощь в этом, пока конфиденциально, обещали оказать несколько американских сенаторов. Но Гарвардский университет был частным и за обучение в нем следовало платить, причем немало. Весь этот проект требовал денег. Просьба Сахарова ко мне состояла в том, чтобы я постарался выяснить, имеются ли у него какие-либо гонорары от изданий в 1968 и 1969 годах во многих странах его небольшой книги «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Сахарову привозили в подарок издания этой книги из многих стран, и большую коллекцию на разных языках я видел на полке еще в его академической квартире. Книга несколько раз печаталась и на русском издательством «Посев» во Франкфурте-на-Майне. Одно из таких изданий, в карманном варианте, имелось и у меня дома. Книжные издания «Размышлений…», всего около ста страниц, нередко дополнялись обширными предисловиями хорошо известных писателей, журналистов и политиков. Сахаров внимательно следил за этими потоками. В своих «Воспоминаниях» он в последующем писал:

«Я помню, что, по данным Международной книжной ассоциации, общий тираж публикаций “Размышлений” в 1968–1969 годах составил 18 млн экземпляров, на третьем месте после Мао Цзедуна и Ленина и – на эти годы – впереди Ж. Сименона и Агаты Кристи» (Париж, 1990. С. 381).

Просьба Сахарова и Боннэр меня не очень удивила. Мы с Роем вполне легально получали в то время гонорары из-за границы. Однако у нас имелись договоры с издателями. У Сахарова никаких договоров не было, и никто перед ним не отчитывался. СССР не являлся тогда членом Конвенции об авторском праве, и западные издатели могли публиковать книги из самиздата, не спрашивая разрешения у авторов. Однако респектабельные издательства могли вступить в переговоры с автором или с его адвокатом и выплатить хотя бы небольшую часть своих прибылей от продажи книги. Я пообещал Сахарову, что постараюсь выяснить, что можно сделать, начав с американского издания его книги. Оно вышло с большим предисловием, написанным Гаррисоном Солсбери (Harrison Salisbury), известным журналистом и писателем, автором книги о блокаде Ленинграда. Солсбери был одним из редакторов газеты The New York Times.

Прощальный визит к Солженицыну

Я сообщил Наталии Светловой через Лидию Чуковскую о полученном мною разрешении на поездку в Англию еще в середине декабря. Солженицын в то время находился на даче Ростроповича в Жуковке, работая над вторым томом «Красного Колеса». Во флигеле, где он жил, не было телефона. Солженицын вообще телефоном почти никогда не пользовался. 8 января, поздно вечером, дочь Лидии Чуковской Елена (Люша) позвонила мне в Обнинск и передала просьбу Светловой срочно приехать в Москву. Я сразу подумал, что у Солженицына есть ко мне какие-то просьбы, связанные с моим пребыванием в Лондоне. Так оно и было. Но Александр Исаевич хотел, чтобы я приехал к нему в Жуковку. Наш поезд в Европу отправлялся с Белорусского вокзала днем 11 января. Срочных дел в связи с этим было очень много. Встретиться с Солженицыным я мог лишь 10 января. Каким образом Светлова договаривалась со своим мужем, я не знаю, но к вечеру 9 января мне сообщили, что приехать в Жуковку надо на определенной электричке. (Названия железнодорожной станции, где следовало выходить, я сейчас не помню. Владельцы дач в Жуковке на электричках не ездили.) Солженицын должен был встретить меня на платформе.

Жуковка, где находилась дача Ростроповича, построенная по особому проекту, кажется, в 1960 году, была правительственным дачным поселком высшей категории. Она находилась всего в десяти километрах от Москвы на небольшой покрытой лесом возвышенности. Это обеспечивало хороший, сухой микроклимат, что было редкостью в болотистом Подмосковье. Дачный поселок был закрыт лесом, огорожен забором и невидим ни со стороны железнодорожной платформы, ни со стороны шоссе. В прошлом я был там всего лишь раз, посетив и Ростроповича. Его дача была самой большой в этом элитном поселке, так как проект постройки включал и концертный зал на полсотни мест. Ростропович с женой, знаменитой оперной певицей Большого театра Галиной Вишневской, иногда устраивали здесь специальные концерты для друзей, приглашая и соседей. Концертный зал использовался и для репетиций. В Жуковке было около ста дач, в которых жили только знаменитости, политические, научные и артистические. Здесь были дачи маршалов К. Е. Ворошилова и Г. К. Жукова, а также Екатерины Фурцевой, Галины и Юрия Брежневых. Сталин подарил дачи в Жуковке главным атомщикам, академикам Я. Б.