Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

сотрудники входили в здание через разные двери, ближайшие к той или иной автомобильной стоянке. Мы вошли в парадные двери, нас уже ждал в своем кабинете профессор Арнольд Бёрген, директор института и руководитель отдела фармакологии. Он приветствовал меня и просил обращаться к нему по любым вопросам без всяких церемоний, а также сообщил, что мы вскоре сможем переехать в общежитие Медицинского совета для приезжих ученых, там через две-три недели освобождалась небольшая квартира, плата за которую будет намного меньше, чем в гостинице. После этого Холлидей представил меня сотрудникам отдела генетики, который он возглавлял. Их было немного: один старший научный сотрудник, трое младших, инженер, препаратор и несколько лаборантов. Два сотрудника работали в отделе по собственным грантам. Весь отдел занимал большую часть коридора на пятом этаже, деля его с лабораторией биохимии и генетики дрожжевых клеток. Современный сцинтилляционный счетчик радиоактивности, суперцентрифуги и «холодная» комната свидетельствовали о том, что здесь можно вести биохимические анализы и работать с радиоизотопами. Однако, как я понял из беседы с директором и Холлидеем, от меня не ожидали систематической экспериментальной работы. Я был приглашенным ученым из другой страны; такие временные вакансии без зарплат предусмотрены в британских университетах и институтах. Предполагалось, что приглашенному сохраняется зарплата в той стране, откуда он приехал. Во многих западных странах старшие научные сотрудники имели право провести один год из семи в какой-либо другой стране для расширения кругозора. Для меня не были предусмотрены ни должность, ни грант, то есть бюджет, необходимый для любой лабораторной работы. Я мог участвовать в различных семинарах, конференциях, в обсуждении планов и результатов работы аспирантов и сотрудников, выступать с собственными докладами, давать консультации желающим и помогать находить темы и проекты практикантам и стажерам из университетов для изучения проблем старения на уровне клеток, белков и нуклеиновых кислот. Я мог также посещать научные учреждения и кафедры университетов в других городах.

До 1973 года никаких тем по возрастным изменениям клеток и тканей с использованием лабораторных животных не проводилось не только в этом институте, но и во всей Великобритании. Собственная группа Холлидея изучала возрастные изменения лишь в культуре клеток, для этого использовались культуры фибробластов человека, линии которых были получены от профессора Л. Хейфлика из Стэнфордского университета Калифорнии. (Хейфлик вывел несколько линий фибробластов из тканей плаценты человеческих эмбрионов.) Ни в одной лаборатории Англии, как я вскоре узнал, не было колоний мышей или крыс разного возраста. Строгие законы, действовавшие больше ста лет, запрещали ввоз из других стран на Британские острова любых животных без многомесячного карантина. Эти законы уберегли британцев от собачьего бешенства, ящура и нескольких других болезней и эпидемий, которые свирепствовали на континенте во время мировых войн. В Англии, однако, была традиционно очень сильна биохимия. В институтах и лабораториях Медицинского совета, так назывался британский административный аналог советской Академии медицинских наук, были сделаны важные открытия, заслужившие Нобелевские премии. Именно здесь впервые начали расшифровывать первичную, вторичную и трехмерную структуру белков, была открыта двуспиральность ДНК, разработаны методы очистки пенициллина, открыты хроматография и электрофорез белков. Молекулярная биология как научная дисциплина сформировалась именно в Англии. Первая в мире лаборатория молекулярной биологии была создана в Кембридже.

Мне отвели под кабинет небольшую комнату при библиотеке. (Рядом с большим читальным залом было несколько таких комнат для занятий, где аспиранты могли писать диссертацию.) В кабинете стоял большой письменный стол, несколько стульев, по стенам висели полки с книгами и журналами. Телефонов здесь не было, в библиотеке вообще на разрешалось разговаривать по телефону нигде. Так что звонить сюда мне никто не мог, и это меня вполне устраивало. Ни кабинеты, ни лабораторные комнаты в институте никогда не запирались на ночь. Это было одним из правил пожарной безопасности. Служащие ночной охраны обязательно обходили все помещения, проверяя соблюдение различных правил.

На первом этаже в пристройке к институту имелась большая столовая. Перерыв на ланч начинался в 12.30. Робин и несколько сотрудников отдела пригласили меня перекусить. После ланча в соседнем зале можно было, сидя в креслах, заказать кофе или чай и читать разложенные на столиках свежие газеты. К середине дня, когда я уже познакомился со всеми сотрудниками пятого этажа, секретарша отдела принесла мне огромную пачку писем и разных пакетов. Это была моя почта, приходившая на адрес института, наверное, с середины декабря, когда в английских, американских и прочих газетах, а также в журналах Nature и New Scientist напечатали сообщения о моем приезде в Лондон для работы в Национальном институте медицинских исследований. Название института уже могло служить адресом для почтовых отправлений. Было больше ста писем, часто с оттисками статей. Несколько бандеролей с книгами я сам отправлял в Лондон из Обнинска. Я прочитал лишь письма от друзей и знакомых и сообщения от американских издателей моей книги о Лысенко и книги Роя о Сталине. Остальную почту отложил для ответов на следующие дни. Я решил, что буду отвечать на каждое письмо хотя бы очень кратко. В коридоре недалеко от моей комнаты стоял шкаф со всеми необходимыми канцелярскими принадлежностями, бланками института, пачками чистой бумаги, большими блокнотами для записи протоколов опытов и дневниками-календарями, конвертами всех размеров с адресом института, бланками запросов на оттиски статей, папками для бумаг, шариковыми ручками разного цвета и фломастерами. Всем этим канцелярским изобилием сотрудники института обеспечивались бесплатно. В отдельной комнате библиотеки стояли ксероксы со свободным доступом. В холле института возле главного входа имелось два больших почтовых ящика. Письма с научной или служебной корреспонденцией и оттиски статей можно было опускать в один из них без марок, эти письма и пакеты обрабатывала и отправляла в тот же день канцелярия института. Личные письма, не имевшие отношения к науке, следовало опускать, уже с марками, в другой почтовый ящик. Почтовые машины приезжали в институт три раза в день.

Вернувшись в гостиницу на красном двухэтажном автобусе – десять-двенадцать остановок от института, я обнаружил, что Рита и Дима тоже плодотворно провели день. Они осмотрели две школы, расположенные сравнительно недалеко от гостиницы. Диме предстояло поступить в одну из них, чтобы продолжать учебу.

На следующий день нам надо было всей семьей ехать в британское министерство внутренних дел, в отдел, ведавший новыми резидентами. Там проверили еще раз наши визы и паспорта и выдали уже британские внутренние удостоверения личности, небольшие зеленые книжечки. Сфотографироваться для них можно было там же, воспользовавшись платными фотоавтоматами. При выдаче удостоверений, действительных на год, каждому присваивался национальный страховой номер, у меня это был WA076997C. Наличие таких номеров обеспечивало нас