Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

– Жорес Александрович, вы весной показывали мне письмо из Англии с приглашением на год для работы по проблемам старения. В каком положении сейчас это дело? Вы написали отказ?

– Нет, Николай Александрович, – сказал я, – меня приглашают с января следующего года, еще есть время ответить.

– Вот и хорошо! – обрадовался Шманенков, – в «инстанциях» решили разрешить вам эту поездку. Мне дано указание предоставить вам на год академический отпуск.

Глава 17

Трудность выбора

Сообщение о разрешении годичной поездки в Англию вызвало у меня не только радость, но и озабоченность. Поработать на качественно новом уровне, пусть в течение одного лишь года, безусловно, перспектива привлекательная, поскольку это возможность расширить свой кругозор и совершенствовать знание английского языка. Какие-либо научные достижения в экспериментальной области были менее очевидными. За год в геронтологии открытия не сделаешь. Главную ценность могли представлять встречи с другими учеными и теоретические дискуссии. Теории в науке нередко важней лабораторных опытов. Основной темой, которую я обдумывал уже несколько лет, был биохимический механизм, обеспечивающий бессмертие генетических систем, которые связывают разные поколения в течение миллионов лет. Теория бессмертия зародышевой плазмы и смертности сомы, сформулированная Августом Вейсманом еще в XIX веке, не имела и через сто лет биохимического объяснения. Ясно было лишь то, что зародышевые клетки при своем формировании перед процессами оплодотворения подвергаются множеству восстановительных перестроек, одной из которых является и перестройка всей системы белков – гистонов и протаминов, обеспечивающих в ядрах клеток нужную для их специализации конфигурацию ДНК. Возрастные изменения спектра гистонов в разных тканях были с 1964 года главной темой наших исследований в Обнинске и в Боровске. Это подводило меня к возможным теориям морфогенетического контроля процессов старения. Теперь я обдумывал теорию периодического морфогенетического омоложения. Этой проблемой занимались лишь несколько ученых в разных странах, и одним из них был Робин Холлидей, который письмом директора Института медицинских исследований приглашал меня на год в свой отдел генетики. Отказаться от такого приглашения я не мог. С другой стороны, я понимал, что в «инстанциях», где принималось решение о поездке, хотели бы избавиться от меня навсегда.

Мои невидимые противники были, очевидно, уверены, что, уехав на год, Жорес Медведев уже не вернется, либо попросив политического убежища, либо став невозвращенцем по истечении годичного срока. Каждый из этих вариантов означал неизбежное лишение советского гражданства. И тот и другой варианты не были редкостью, и каждые два-три месяца имели место случаи невозвращения советских граждан, иногда знаменитых, – то артиста, то писателя, а то и дипломата. Кроме таких известных невозвращенцев, как Рудольф Нуриев, Аркадий Белинков, Анатолий Кузнецов, о которых много писала пресса, гораздо чаще отказывались вернуться на родину технические специалисты, работавшие за границей, работники ООН и ее агентств, моряки, спортсмены, служащие международных линий «Аэрофлота» и просто советские туристы. И эти случаи не получали широкой огласки. Невозвращение на родину всегда квалифицировалось как преступление, нередко как измена родине. Для меня такой поступок был совершенно немыслим.

В годичную поездку за границу разрешалось оформлять жену и несовершеннолетних детей. Это означало, что Дима, которому в декабре исполнялось шестнадцать лет, мог поехать с нами, тогда как старший сын Саша, которому уже исполнилось девятнадцать, должен остаться в СССР. Для нас это была большая проблема, так как для самостоятельной жизни Саша еще не был полностью готов. Это не было его личной проблемой, а отражало всеобщее явление. Новое поколение, выросшее в условиях относительного комфорта и полноценного питания, развивалось быстрее физически, но не психически. Материальная зависимость детей от родителей с ростом благосостояния общества не уменьшалась, а возрастала.

Я знал, что если я поеду в Англию на год, то это будет год, ни днем дольше, Рита тоже в этом не сомневалась. И Рой был в этом уверен. Случаев лишения гражданства при отсутствии для этого какого-либо юридически обоснованного предлога пока не было.

Однако четко вырисовывались случаи вытеснения диссидентов за границу путем приобретавшей значительный масштаб эмиграции в Израиль. При этом почти две трети лиц, покидавших СССР в этом потоке, уезжали в действительности не в Израиль, а в США.

В 1971 году уехал с семьей в Израиль мой друг Борис Цукерман, активный член Комитета по правам человека. Он был кандидатом физико-химических наук, но после увольнения с работы в Москве не мог нигде устроиться и, имея двух детей-школьников, попал в безвыходное положение. В 1972-м уехали через «израильскую эмиграцию» в США родственники и помощники Солженицына Юрий Штейн, кинорежиссер, и его жена Вероника Туркина. Эмигрировал в 1972 году через Израиль во Францию близкий друг Солженицына Димитрий Панин, который в 1946–1950 годах работал вместе с Солженицыным в заключении в засекреченном институте. Именно Панин послужил прототипом Сологдина в романе «В круге первом». Панин написал собственную книгу воспоминаний «Записки Сологдина», которую рассчитывал издать за границей. В марте 1972 года уехал тем же путем, сначала в Израиль, а затем в Канаду, наш с Роем друг, писатель и ветеран войны Григорий Свирский, произведения которого отказывались публиковать уже несколько лет. Свирский поддержал в 1967 году письмо Солженицына съезду Союза советских писателей, после чего в типографии были рассыпаны наборы двух его книг. В 1972 году эмигрировали из СССР Иосиф Бродский и Александр Есенин-Вольпин, сын Сергея Есенина. Процедура эмиграции из СССР противоречила международному праву, которое ясно формулировало как право покидать свою страну, так и право возвращаться в нее. Эмиграция из СССР включала предварительный отказ от советского гражданства, что закрывало возможность возвращения. Семьи эмигрантов отправляли в Израиль без паспортов. Поскольку прямых авиарейсов в Израиль не было, пересадку осуществляли в Вене, где около 70 % прибывших эмигрантов отказывались продолжить путь в Израиль. Тысячи бывших советских граждан, оказавшись людьми без гражданства, получали от ООН статус беженцев и размещались в особых поселениях в Австрии и Италии, оформляя, иногда месяцами, разрешение на въезд в США, Канаду, Австралию, иногда в Аргентину. Франция принимала очень немногих, обычно писателей или ученых. Великобритания была закрыта для иммиграции из СССР. ФРГ принимала из Советского Союза только немцев Поволжья. Из СССР сравнительно легко отпускали людей пожилых и больных хроническими заболеваниями, но без сохранения пенсий.

В 1971–1972 годах я сосредоточился на чисто научных проблемах и собирал в московских библиотеках и путем обмена оттисками статей материалы для книги по молекулярным аспектам старения. Неизбежная слежка за мной, безусловно, это фиксировала.

Оппозиционные политические течения в СССР уже в течение нескольких лет были предметом не только журналистских, но и академических исследований в США и в