Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

повествование о золоте, серебре и прочих богатствах намного значимее, чем было на самом деле». Более того, король «считал, что это открытие было сделано в пределах морей и границ, принадлежащей Его Высочеству Гвинеи, что было запрещено». Безусловно, Жуан не имел в виду, что Колумб занимался браконьерством у берегов Западной Африки, монарх никогда не позволил бы себе подобной грубости. Но, как показала вся последующая дипломатия Жуана, он действительно претендовал на владение «Морем-Океаном» к югу от Канар и к западу от Африки, считая этот район сферой своего влияния, зарезервированной исключительно для португальских открытий. Он полагал, что Фердинанд и Изабелла прямо признали это право в рамках Алькасовашского договора, подтвержденного папской буллой Aeterni Regis[205] в 1481 году. Дон Жуан заметил Колумбу, что, если новое открытие было правильно описано, «то по договору, который он заключил с монархами, это приобретение принадлежит ему». Как пишет де Пин, Адмирал умиротворяюще ответил королю, что никогда не видел договора, но монархи запретили ему «плыть в Мину или в любую часть Гвинеи», чему он и подчинился. Жуан сохранил бесстрастное выражение лица и выразил уверенность, что «все может быть улажено полюбовно», после чего передал гостя великому приору Крату, «который был самым видным человеком, и от него Адмирал получил много любезностей и милостей».

После этой первой беседы приближенные Жуана, прочитав истинные чувства своего короля, столпились вокруг него и уговаривали немедленно убить хвастливого выскочку, поскольку «интерес монархов Кастилии к индийскому предприятию прекратится со смертью первооткрывателя; они убеждали короля, что это можно сделать незаметно, и, в случае согласия, были готовы это исполнить на основании того, что Колумб был невежлив и неучтив, а любой из его недостатков мог стать причиной его смерти». Однако Жуан, «как богобоязненный король, которым он и являлся, не только запретил, но, напротив, оказал Колумбу честь и много доброты».

С точки зрения летописца, терпение государя действительно казалось забавным, особенно учитывая факт, что «богобоязненный» Жуан лично убил своего шурина. Тем не менее поведение Адмирала и раздражение короля описаны де Пином весьма убедительно. На этой аудиенции Колумб уже не был просителем, как раньше, а успешным первооткрывателем. Весьма вероятно, что в разговоре с королем он позволил своей гордыне несколько увлечься и бестактно напомнил королю о былых насмешках. Но даже чистая правда о Первом путешествии показалась Жуану, привыкшему к тому, что открытия делаются постепенно, а не в ходе одной захватывающей экспедиции, чем-то диким и экстравагантным.

Воскресным утром после мессы король «долго беседовал с Адмиралом о путешествии, всегда его усаживал и оказывал много почестей». Со слов летописца, задавая всевозможные вопросы и выслушивая подробности, король едва «скрывал огорчение, которое он испытывал в своей груди». Королевский двор стекался со всей округи, чтобы посмотреть на странных краснокожих людей, при этом «все соглашались, что ничего подобного не видели во всем мире». Когда Колумб поведал Жуану, что индейцы, ко всему прочему, еще и умны, король устроил им некое подобие «экзамена». Он приказал принести миску сушеных бобов и, рассыпав их на столе, предложил индейцу разложить их так, чтобы получилась приблизительная карта земель, которые, по утверждению Адмирала, были им открыты. Один из туземцев проделал это незамедлительно, указав вдобавок, какая кучка бобов относится к Эспаньоле, какая – к Кубе, а отдельные бобы представляли Багамы и Малые Антильские острова. Король, наблюдавший за этим «географическим пасьянсом» с самым мрачным видом, как бы по неосторожности перепутал то, что выложил на столе индеец, и приказал второму индейцу также «поиграть в картографа». Им оказался будущий переводчик и соратник Колумба Диего Колон. Ему ничего не стоило заново выстроить из бобов карту Антильских островов, и, кроме того, «он добавил еще много островов и земель, указав их на своем родном языке, хотя никто его не понимал. После чего король, ясно осознав масштабы обнаруженных земель и богатств, не мог больше скрывать великого огорчения, которое скрывал до сих пор, поскольку по собственной вине выпустил из рук множество бесценных вещей; и в порыве страсти он ударил себя в грудь, воскликнув громким голосом: „О человек неразумный! Как я не смог узреть дела столь большой важности!“ – или нечто подобное по смыслу». Тем не менее сцена закончилась пристойно, а аравакские «картографы» были одарены одеждой алого цвета.

История встречи Колумба с Жуаном II сопровождается любопытным замечанием Руи де Пина о прибытии «итальянца Кри-стовама Коломбо, открывшего острова Японию и Антилью». Напомним, что остров Антилья, так тщательно разыскиваемый португальскими мореплавателями, относился к мифическим географическим артефактам «Семи городов». Сам же Колумб, несомненно, утверждал, что Эспаньола – это Япония. Возможно, он упомянул королю об открытии Антильи либо для того, чтобы ввести его в заблуждение, либо чтобы «перехитрить» португальцев. Есть и третий вариант: Руи де Пина, возможно, просто отразил мнение короля о том, что именно открыл Колумб, а не собственное заявление первооткрывателя, ибо именно португальцы дали Вест-Индии общее название as Antilhas.

Итак, подавляя тлеющий гнев, дон Жуан услышал из первых рук рассказ о путешествии, давшем его кастильским соперникам величайшую империю в мировой истории, к которой его собственному королевству вместе со всеми африканским и индийским владениям было суждено присоединиться уже после окончания правления династии Авизов.

Наконец, эта напряженная и затянувшаяся аудиенция подошла к концу. В понедельник, 2 марта, дон Жуан передал Колумбу послание для Фердинанда и Изабеллы и попрощался, «как всегда проявив к нему большую привязанность». После ужина в сопровождении дона Мартина де Нороньи и целого отряда «кабальерос» Адмирал покинул королевскую резиденцию, но де Норонья свернул с прямой дороги на Лиссабон, чтобы Колумб смог засвидетельствовать свое почтение королеве.

Донья Леонор, как обращались к ней ее подданные, тоже проживала в монастыре, находящемся примерно в 15 или 20 милях от Виртудеса, поскольку для одного религиозного заведения принимать одновременно и короля, и королеву было слишком большой финансовой нагрузкой. Новости о необычных визитах к мужу достигли ее очень скоро. Так как слушать рассказы путешественников из их собственных уст, а не читать эти истории в книгах, издаваемых с большим опозданием, являлось почетной привилегией королевской семьи, донья Леонор прислала указание, что Колумб не должен покинуть Португалию, прежде чем не навестит ее лично.

Монастырь Сан-Антонио-де-Кастанейра, где остановилась королева, считается одним из самых красивейших мест Португалии. Старые монахи выбрали для его возведения ровное плато на западном склоне долины Тежу, равномерно разделенное виноградниками, пашнями и пастбищами. Этим они обеспечили себя всеми человеческими потребностями с собственной земли. А чтобы не испытывать недостатка в рыбе, между главным зданием монастыря