Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

После этой долгожданной информации касику была подарена рубашка и пара перчаток, которые ему очень понравились. В таком виде его и пригласили на ужин на борту «Ниньи», что, вероятно, было испанцам не очень приятно. После этого Гуаканагари угостил Адмирала тем, что он считал настоящим ужином. Колумб попробовал «два или три вида „аджеса“ (батата, или сладкого картофеля), жареную хутию, лобстеров и их хлеб, называемый „какаби“». Касик ел чисто, пристойно и даже мыл руки после еды, натирая затем травами, за что Колумб посчитал Гуакангари истинным джентльменом природы. После ужина касик повел своего гостя на прогулку по playa – полосе ровного белого песка между его деревней и мангровыми болотами, окаймляющими Караколь-Бей. Здесь он пожаловался Адмиралу на ужасных карибов, и их луки со стрелами, которые так пугали тайное. В ответ Колумб приказал одному из своих людей устроить небольшие «показательные выступления» стрельбы из турецкого лука, спасенного с места крушения флагмана, а также произвел несколько выстрелов из ломбардов и мушкетов, которые привели туземцев в ужас, а заодно и убедили Гуакангари в том, что его гости – достойные союзники. Без какой-либо иронии он вручил Адмиралу большую маску с золотыми ушами и глазами.

Ни в одной журнальной записи не выражалась так ясно работа разума Колумба, как в тот день после первого Рождества в Новом Свете. Он пришел к выводу, что кораблекрушение было предопределено волей Бога, позволило обнаружить золотую жилу Си-бао, да еще и заключить соглашение с туземцами на ее использование. Лас Касас приводит точную цитату Колумба: «Так много всего случилось, что, по правде говоря, это была не катастрофа, а большая удача; ибо несомненно, что если бы я не сел на мель, то держался в море, не бросая якорь в этом месте, потому что оно расположено в большой бухте… Также в этом путешествии я не мог оставить здесь людей, или если бы я и захотел оставить их, то не смог бы дать им хорошее снаряжение или так много оружия или припасов». Даже потерянная «Санта-Мария» теперь была списана со счетов Адмирала, поскольку была «очень тяжелой и не годилась для совершения открытий». Эта запись завершается выражением благочестивой надежды, что люди, которых он оставляет, получат баррель золота по бартеру, а также найдут «золотую жилу и пряности», владея которыми монархи смогут уже через три года «пойти и завоевать Гроб Господень». «Ибо, – пишет Колумб, – когда я объявил Вашим Высочествам, что вся прибыль от моего предприятия должна быть потрачена на завоевание Иерусалима, Ваши Высочества улыбнулись и ответили, что это Вам приятно и даже без того у Вас есть сильное желание». Улыбайтесь, если хотите, но в искренности Колумба на этот счет не может быть никаких сомнений. Даже в такой критический момент путешествия его мысли устремлялись к возможности вновь обрести Иерусалим.

До кораблекрушения у Колумба не было намерения основывать здесь поселение, поскольку работы на судах хватало сполна. Теперь же заключение соглашения с касиком дало ответ на вопрос, что делать с экипажем «Санта-Марии». Между тем никто не знал, что стало с «Пинтой», и сорок человек с «Санта-Марии» заполонили маленькую «Нинью» с ее командой из двадцати двух человек. Гуаканагари оставался дружелюбен и даже ласков; Чипангу-Сибао лежал совсем неподалеку, и испанцы просили у Адмирала разрешения остаться, дабы первыми получить золото, прежде чем вся Кастилия сбежится скупать «одно кастельяно по два пенни». Исходя из этих соображений Колумб приказал воздвигнуть на берегу «башню и крепость» и назвал ее Ла-Навидад в честь дня бедствия, которое так неожиданно обернулось выгодой – как он полагал. Эта мелководная бухта, в которой судьба распорядилась обосноваться первому злополучному европейскому поселению в Новом Свете, до сих пор остается безымянной, хотя в восемнадцатом веке она представляла собой один из самых богатых населенных пунктов во всей Америке. Залив около двенадцати миль длиной и трех шириной был ограничен скалистым полуостровом мыса Аитьен (Пунта-Санта). Позже французы построили здесь свой веселый «Париж Антильских островов» – в богатой наносной равнине, окруженной зарослями мангровых болот со стороны суши и барьерным рифом со стороны моря. Немного позади берега в ее восточной части, которую испанцы назвали Караколь, как раз и находилась деревня Гуаканагари. Напротив рифа, на котором потерпела крушение «Санта-Мария», недалеко от середины залива и примерно в двух милях к югу, находится длинный песчаный пляж. Где-то недалеко от его восточной оконечности Колумб выбрал место для Навидада.

На этом месте французы выстроили пристань для богатого прихода, который накануне Великой французской революции располагал тридцатью семью сахарными заводами с годовым производством в восемь миллионов фунтов стерлингов, а также многочисленными кофейными плантациями, заводами по производству индиго и рома. Все это сейчас разрушено. На этом месте осталась лишь маленькая гаитянская рыбацкая деревушка Борд-де-Мер, а в адмиральском Пуэрто-де-ла-Навидад рыбаки и сегодня пришвартовывают небольшие суда, за исключением тех случаев, когда их туда не пускает северный ветер. С моей точки зрения, Колумб поступил бы более рационально, если бы разбил эту первую колонию в гавани Кейп-Аитьен. Но в данном случае сыграло свою роль очевидное удобство расположения рядом с местом крушения. Что же касается неправильного поведения гарнизона, то оно привело бы к закономерному печальному результату, где бы испанцы ни разместились.

Форт Навидад был построен в основном из досок, бревен и креплений «Санта-Марии» и снабжен «большим погребом» для хранения вина, печенья и других припасов, спасенных с флагмана. Колонистам оставили семена для будущих посевов и запас безделушек для обмена на золото. Тридцать девять человек, отобранные с двух каравелл, были переданы под командование корабельного маршала Диего де Хараны, троюродного брата любовницы Адмирала. Кроме профессиональных моряков, в число оставшихся вошли и несколько добровольцев, включая портного Хуана де Медину, бондаря Доминго Вискайно, боцмана-баска Чачу, художника Диего Переза (по совместительству весьма опытного артиллериста), обращенного переводчика-еврея Луиса де Торреса, секретаря Родриго де Эскобедо, двух корабельных врачей маэстро Хуана и маэстро Алонсо и бывшего дворецкого Педро Гутьерреса. Все они считали, что им крупно повезло остаться на берегу. Для исследования побережья, поисков золотой жилы и возможности подобрать себе гавань получше, чем Навидад, для постоянного поселения гарнизону была оставлена шлюпка с «Санта-Марии».

Прошло несколько дней, пока люди трудились по устройству форта, а услужливые индейцы с удовольствием выполняли и легкую, и тяжелую работу. Колумб обменивался ежедневными визитами с Гуаканагари и его подданными касиками. 27 декабря прибыли индейцы с известием, что «Пинта» стоит в устье реки в двух днях плавания на восток. Гуаканагари предоставил каноэ, чтобы доставить гонца с «приветом» от Колумба, который,