Жизнь Христофора Колумба. Великие путешествия и открытия, которые изменили мир - Самюэль Элиот Морисон

воду заключался в том, чтобы, пропустив канат через румпельный порт к большому брашпилю[186], «стянуть» судно назад, используя в качестве «точки опоры» шлюпку, зафиксированную якорем на большой глубине.

Он приказал капитану подтянуть корабельную шлюпку, которая буксировалась за кормой, и принять на ее борт якорь и канат. Вместо того чтобы, как подобает моряку, выполнить этот разумный приказ, Хуан де ла Коса с несколькими своими баскскими приятелями погрузились в шлюпку и отчалили к «Нинье», в большей степени заботясь о сохранности собственных шкур (напомню, что на «Санта-Марии» была только одна шлюпка). Висенте Янес наотрез отказался допустить трусливых беженцев на борт и приказал возвращаться, предварительно отправив экипированную шлюпку с «Ниньи» с приказом сделать все возможное, чтобы помочь Адмиралу.

Тем временем «Санта-Марию» сносило все выше на риф длинной волной, которая шла со стороны моря. Постепенно форштевень флагмана поворачивался так, что вскоре встал поперек, и каждая очередная волна поднимала и опускала с глухим стуком о скалу весь корпус. Добавлю для тех, кто не знает: коралловая порода способна пробивать дыры в деревянном корабле быстрее любого другого материала. Для облегчения судна Колумб приказал рубить грот-мачту. К тому времени, когда шлюпка «Ниньи» подошла к борту, было слишком поздно: деревянные швы разошлись от ударов, и корпус наполнился водой. Видя, что больше ничего не сможет сделать, Адмирал позволил переправить себя и свою команду на каравеллу Винсенте, где и простоял до рассвета.

Поскольку это было одно из самых примечательных кораблекрушений в морской истории, сделаем небольшую паузу, чтобы его прокомментировать. В затянувшейся тяжбе между наследниками Колумба и короной о нем не говорится ни слова, хотя в ходе слушаний делалось все возможное, чтобы облить грязью покойного Адмирала. Отсюда естественно сделать вывод, что собственный рассказ Колумба об инциденте наиболее достоверен. Основная вина возлагается на Хуана де ла Косу, который был не только мастером и совладельцем «Санта-Марии», но и исполнял в ту ночь обязанности вахтенного офицера. Другими словами, ему вменялось следить за соблюдением надлежащей дисциплины всей вахтой, и уж тем более он не имел права оставлять палубу и допустить, чтобы управление судном оказалось на попечении молодого громета. После того как корабль потерпел крушение, он проявил грубое неповиновение и нарушил общепринятые законы мореплавания, не подчинившись приказу Адмирала. Оставление «Санта-Марии» на произвол судьбы и бегство на «Нинью» следует рассматривать как открытый мятеж. Была ли это трусость? Сам Колумб формулирует мастера и его приятелей как traicion[187], но нигде не использует слово cobardia[188]. Лично я согласен с Колумбом и воспринимаю поведение де ла Косы как предательство чистой воды. Для людей, которым впервые удалось пересечь целый океан, мягкая посадка на мель в тихую ночь в нескольких милях от берега не была поводом для паники. Если читать между строк, кажется, что Хуан де ла Коса принадлежал к той презренной породе моряков, которые завидуют вышестоящему офицеру и сеют раздоры среди команды. Возможно, он считал себя лучшим моряком, чем Колумб, и его задетая гордость проявлялась через частое нарушение приказов, а сам Адмирал, будучи гением, проникнутым великой идеей, не всегда был внимателен к подчиненным. Не исключено, что между ними произошел какой-то спор по поводу курса, которым они шли в ту роковую ночь. Полагаю, первой мыслью Хуана де ла Косы, когда он проснулся и обнаружил, что его корабль сел на мель, была «черт бы побрал Адмирала, это он посадил мой корабль на мель, а дальше – его заботы». Далее де ла Коса повиновался предательскому импульсу спасти себя и своих закадычных друзей, предоставив кастильцам выкручиваться как могут. Столь необычный поступок капитана и судовладельца вряд ли можно объяснить иначе, нежели серьезным недостатком характера.

Итак, первое Рождество в Новом Свете было отмечено не мессами и гимнами, пиршествами и весельем, а неустанным тяжким попыткам спустить «Санта-Марию» на воду и спасти припасы, груз и снаряжение, находящиеся на ее борту. На рассвете Колумб послал на берег Диего де Харана и Педро Гутьерреса просить помощи у Гуаканагари, а сам на другой шлюпке направился прямо к флагману, застрявшему на линии рифов. К тому времени, когда солнце взошло высоко, Гуаканагари отправил все свои каноэ и множество туземцев помочь разгрузить корабль, и эта тяжелая задача была почти завершена в тот же день Рождества. Касик со своими братьями внимательно следили, чтобы ни на борту, ни на берегу не было ничего украдено из груза и снаряжения. Как отмечает Колумб, не было украдено ни одного шнурка, доски или гвоздя, хотя в палубе и бортах пришлось пробивать отверстия, чтобы добраться до части груза. По словам Лас Касаса, «время от времени касик посылал одного из своих родственников к безутешному Адмиралу, чтобы успокоить, и говорил, что ему не стоит так расстраиваться и он отдаст ему все, что сам имеет». На рассвете 26 декабря Гуаканагари поднялся на борт «Ниньи», на которую Адмирал передал флагманский штандарт, и, «чуть ли не плача, говорил ему, что не должно показывать скорби, и отдаст ему все, что у него есть. Касик дал христианам, которые были на берегу, два очень больших дома, а при необходимости дал бы и больше… До такой степени, как говорил Колумб, они лояльны и не жадны к чужой собственности, а этот король был добродетелен превыше всего».

Часть слез Адмирала высушило золото. Как раз в то время, когда Колумб получал раннее утреннее утешение от Гуаканагари, к нему подошло каноэ из других мест, гребцы которого кричали «Чуке! Чуке!», имитируя таким образом звук маленьких звенящих колокольчиков, которыми безумно хотели обладать. При этом туземцы демонстрировали множество кусочков золота, привезенного для обмена. Гуаканагари стоял в почтительном молчании, пока этот неуместный торг не подошел к концу, а потом заметил, что, если Адмирал даст ему один колокольчик, он заплатит «четыре золотые монеты величиной с ладонь». Услышав это, Колумб несколько повеселел. Пришедший с берега моряк поведал о настоящих чудесах: христиане на берегу обменивали золотые монеты практически даром – за один шнурок туземцы давали золотых монет на сумму, превышающую два кастельяно. Чего же тогда можно ожидать через месяц? Увидев Адмирала повеселевшим, касик обрадовался. Он понял желание «людей с Небес» обрести много золота и знаками пояснил, что знает поблизости место, где оно есть в большом изобилии. Гуаканагари не хотел, чтобы гость находился в плохом настроении, и пообещал дать Колумбу столько золота, сколько он пожелает. Особенно много его было в Чипангу, который они называют Сибао, где золото можно было взять сколько угодно